НОВИНКА : ТЕПЕРЬ И АУДИО СТИХИ !!! всего : 1726Яндекс цитирования

СТАТЬИ, КРИТИКА: КРИТИКА О ПРОЗЕ БАТЮШКОВА ВЗГЛЯДЫ БАТЮШКОВА НА ПРОЗУ (ФРИДМАН)

КРИТИКА О ПРОЗЕ БАТЮШКОВА ВЗГЛЯДЫ БАТЮШКОВА НА ПРОЗУ (ФРИДМАН)

ПРОЗА

БАТЮШКОВА

Критика о прозе Батюшкова
Взгляды Батюшкова на прозу

Если поэзия Батюшкова давно стала предметом научного изучения, то проза этого ближайшего предшественника Пушкина почти совершенно не исследована. Между тем уже современники говорили о высоком художественном качестве прозы Батюшкова. Когда в 1817 г. вышли в свет «Опыты в стихах и прозе» Батюшкова — книга, сразу же получившая общее литературное признание, то в хвалебных статьях о ней звучал особенно часто повторяющийся мотив: рецензенты старались доказать, что проза Батюшкова, занявшая весь первый том книги, но гораздо менее известная, чем его стихи, нисколько не уступает им по своим художественным достоинствам. «Прозаические произведения его, по скромности сочинителя названные опытами, отличаются разнообразием, вкусом и силой»,— писал С. Н. Глинка и, приведя большую цитату, замечал: «Из сей выписки читатели могут видеть, что проза г. Батюшкова не уступает его стихам» 1. То же самое подчеркивал В. И. Козлов: «Прозаические его произведения, рассеянные в различных журналах, по большей части напечатанные без имени автора, вообще не столь известны, хотя не менее того заслуживают» 2. В «Вестнике Европы» некий П-в, указав на достоинства поэзии Батюшкова, восклицал: «И проза его не менее стихов заслуживает внимания любителей нашей словесности» 3.

Эта мысль о художественном равенстве поэзии и прозы Батюшкова была развита и в статьях более позднего времени. Так, в пятом томе «Энциклопедического лексикона» В. Т. Плаксин в статье о Батюшкове, говоря о его прозе, утверждал, что она «занимает в нашей словесности столь же высокое место», как и его стихотворения 4. Вместе с тем проза Батюшкова становится иллюстративным материалом для учебных пособий и литературных словарей 20-х — 30-х годов XIX в. В своей «Учебной книге русской словесности» Н. И. Греч, определяя различные жанры и «образцы слога», часто приводил примеры из прозы Батюшкова 5. Позднее товарищ Лермонтова по пансиону Дмитрий Милютин в своем «Опыте литературного словаря», приводя отрывки из статьи Батюшкова, объяснял синтаксические формы 6.

О прозе Батюшкова одобрительно отзывались и деятели, сыгравшие выдающуюся роль в истории русской литературы. Декабрист А. А. Бестужев-Марлинский, которого Пушкин считал достойным создать русскую критику 7, в своем «Взгляде на старую и новую словесность в России» утверждал, что Батюшков-прозаик писал «столь же мало, сколь прелестно» 8. В. Г. Белинский — создатель русской научной критики, первый русский историк литературы — говорил, что Батюшков-прозаик — «превосходнейший стилист» 9, что он и Жуковский значительно опередили в области прозы своего учителя Карамзина: «Жуковский и Батюшков — оба поэты и оба прозаики; оба они двинули вперед и версификацию и прозу русскую. Проза их богаче содержанием прозы Карамзина, а оттого кажется лучше и по форме своей... Ученики победили учителя: проза Жуковского и Батюшкова единодушно была признана «образцовою», и все силились подражать ей...» 10. Ср. слова Белинского о Батюшкове: «Проза его... лучше прозы мелких сочинений Карамзина» 11.

Нельзя согласиться с мыслью о том, что Батюшков-прозаик так же значителен, как Батюшков-поэт (эта мысль ни в какой мере не разделялась Белинским) 12. Но столь высоко ценившаяся современниками проза Батюшкова, казалось бы, должна была привлечь внимание историков литературы. Этого, к сожалению, не случилось. Произведения Батюшкова-прозаика не получили сколько-нибудь полного освещения в дореволюционном и советском литературоведении и затрагивались в книгах и статьях о Батюшкове лишь в связи с его поэзией. Только в 1955 г. появилась первая значительная работа о прозаическом произведении Батюшкова — статья М. П. Алексеева «Монтескье и Кантемир», посвященная источникам и фактической основе батюшковского очерка «Вечер у Кантемира» 13. Следует отметить, что лингвисты отнеслись к изучению прозы Батюшкова более внимательно: они уже давно обратили внимание на исключительные достоинства и передовую роль языка прозаических произведений и писем Батюшкова 14, хотя исчерпывающих работ на эту тему до сих пор не существует.

В нашей книге сделана попытка проанализировать прозу Батюшкова в идейном, эстетическом и историко-литературном планах. Здесь рассматриваются преимущественно очерки Батюшкова, представляющие собой важный, но, конечно, предварительный этап в развитии русской художественной прозы, достигшей в XIX в. столь блестящего расцвета в рассказах, повестях и романах наших классиков (в книге не дано анализа чисто философских статей Батюшкова, а также его литературно-критических статей, которые должны стать предметом особой монографии, посвященной воззрениям Батюшкова на русскую и зарубежную литературу, на поэзию и личность поэта). Первая проблема, которая возникает перед исследователем прозаических произведений Батюшкова,— вопрос об отношении этого крупного русского поэта к прозе.

***

Хотя Батюшков был прежде всего поэтом, на протяжении всей своей творческой деятельности он обнаруживал тяготение к прозе. Характерно, что литературные оценки Батюшкова часто касались нестихотворных произведений современных ему писателей и отражали его заинтересованность в усовершенствовании русской прозы. При этом Батюшков возмущался тем, что представители светских кругов предпочитают отечественной прозе вещи иностранных авторов только потому, что они написаны на чужом языке. В очерке «Прогулка по Москве» Батюшков, своеобразно предвосхищая грибоедовский протест против слепого подражания Западу в области культуры, сатирически изображал «иностранные книжные лавки» на Кузнецком мосту, в которых продаются «целые груды французских романов: достойное чтение тупого невежества, бессмыслия и разврата». Здесь же Батюшков нападал и на усиленное чтение московскими «модницами» французских книг религиозного содержания, распространявшихся эмигрантами. «Наши модницы не уступают парижским в благочестии,— замечает Батюшков,— и с жадностью читают глупые и скучные проповеди, лишь бы только они были написаны на языке медоточивого Фенелона...»

Проявляя кровную заинтересованность в самобытном и плодотворном развитии русской прозы, Батюшков решительно осуждает прозаические вещи шишковистов, полные литературной архаики. Шишковисты — по определению Батюшкова в «Видении на берегах Леты» — пишут, «как Тредьяковский», «в прозе и в стихах» (ср. особенно показательный вариант: «Равно здесь в прозе и в стихах, как Тредьяковский, пишем» 15). Напротив, предромантик Батюшков очень положительно оценивает прозу своего учителя М. Н. Муравьева. «Здесь я перебираю прозу. Вот мое единственное и сладостное занятие для сердца и ума» 16,— сообщает Батюшков Жуковскому из Петербурга о работе по подготовке к изданию «бесценных рукописей» М. Н. Муравьева. Но более всего привлекает Батюшкова проза Карамзина. Он явно противопоставляет ее вялым прозаическим произведениям шишковистов. «Лучше прочесть страницу стихотворной прозы из Марфы Посадницы, нежели Шишкова холодные творения» 17,— заявляет Батюшков. Произведения Карамзина для Батюшкова — высшее достижение русской литературы в области прозы. Рассказывая Гнедичу о том, как он слушал чтение «Истории государства Российского» Карамзина, Батюшков восклицает: «Уверяю тебя, что такой чистой, плавной, сильной прозы никогда и нигде не слыхал» 18. И в «Письме о сочинениях М. Н. Муравьева» Батюшков, упоминая «Историю» Карамзина, называет последнего писателем, «который показал нам истинные образцы русской прозы». Здесь же Батюшков утверждал, что «История» Карамзина «будет иметь непосредственное влияние на умы и более всего на словесность» 19.

Надо, однако, учитывать, что, высоко ставя Карамзина-прозаика, Батюшков прежде всего имел в виду его заслуги в усовершенствовании русского литературного языка, почти единодушно признававшиеся современниками (вспомним, что Пушкин даже в 1822 г. писал: «Вопрос, чья проза лучшая в нашей литературе.— Ответ — Карамзина» 20; вообще, по наблюдению Л. А. Булаховского, «в роли именно Карамзина как реформатора русской прозы» у Пушкина «не было сомнений» 21). Это вовсе не значило, что Батюшкову нравились сентиментальные черты прозы Карамзина. Не случайно он выдвигал на первый план слог «Истории» Карамзина, а не его чувствительных повестей. Батюшков иногда остроумно пародировал сентиментальную фразеологию прозы Карамзина — в частности, таких произведений, как «Наталья — боярская дочь» и «Остров Борнгольм».

О том, с какой чуткостью Батюшков относился к развитию русской прозы, свидетельствует тот факт, что он хотел в своем предполагаемом курсе русской словесности проанализировать не только стихи, но и прозу Хераскова, а также прозу Фонвизина 22. Интересна записка Батюшкова Мельгунову: «Сделайте одолжение, ссудите меня всеми частями русской прозы на короткое время. Я имею нужду нечто отыскать» 23 (речь шла о прозаическом отделе «Собрания образцовых сочинений», изданного Жуковским).

Наконец, замечательно, что своих ближайших друзей — карамзинистов — Батюшков хочет направить на путь работы над русской прозой. «Жаль, что он ничего путного не напишет прозою. Это его дело» 24,— говорит Батюшков о Жуковском (уговаривая Жуковского сочинить «маленькое предисловие» к сочинениям М. Н. Муравьева, Батюшков восклицает: «Несколько строк твоей прозы и твое имя — вот о чем прошу тебя, жестокий!») 25. Особенно большие надежды Батюшков возлагает на Вяземского, видя в нем одного из писателей, способных создать русскую прозу. Хваля статью Вяземского об Озерове, Батюшков советует другу: «У тебя не достает только навыка для прозы. Иногда себя повторяешь: иногда периоды не довольно обработаны и слова путаются. Итак, пиши только: все приобретешь, чего недостает у тебя. Пиши! Я предрекаю России писателя в прозе» 26.

Свою собственную деятельность прозаика Батюшков также рассматривал как вклад в русскую литературу, еще недостаточно далеко шагнувшую вперед в этой области. Печатая прозаический том «Опытов», Батюшков просил их издателя Гнедича объяснить читателям в предисловии, «что у нас... мало прозы» 27. Эта мысль, часто высказывавшаяся Батюшковым, отражала реальное положение вещей. В русской литературе XVIII в., основным направлением которой был классицизм с его торжественным «громозвучным» стилем высоких жанров, поэзия определенно вытесняла прозу: широкое развитие русской прозы началось лишь в 90-е годы XVIII в., и все же она достигла очень высокого художественного уровня лишь в 30-е годы XIX в., когда появилась проза Пушкина. Слабость развития русской прозы отмечал целый ряд деятелей русской культуры. Жалуясь на то, что «в лучших домах говорят у нас более по-французски», Карамзин утверждал, что авторы «еще не показали, как надобно выражать приятно некоторые, даже обыкновенные мысли» 28. О том же самом более чем через 20 лет говорил Пушкин: «Проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты для изъяснения понятий самых обыкновенных, так что леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы давно готовы и всем известны» 29 (ср. мнение декабриста Н. И. Тургенева, в 1819 г. высказавшего недовольство тем, что «наша словесность ограничивается до ныне почти одною поэзию» 30, и слова Бестужева-Марлинского, писавшего в 1823 г. о «степи» русской прозы: «Невольно останавливаешься, дивясь безлюдью сей стороны» 31).

Однако в отношении Батюшкова к прозе чувствовалась известная двойственность, объясняемая переходностью его историко-литературного положения. Новый взгляд на прозу как на совершенно равноправный вид творчества сочетался у Батюшкова с известным предубеждением против нее, унаследованным от классицизма. Батюшков часто уравнивает поэзию и прозу, считая их одинаково пригодными для создания эстетических ценностей. «Прекрасный стих и страница живой, красноречивой прозы суть сокровища истинные...» 32,— утверждает Батюшков. Но нередко он пренебрежительно отзывается о прозе. Составляя «Опыты», Батюшков спрашивает Гнедича: «Собирать ли прозу? Как литература, она, кажется, довольно интересна и даст деньгу. Впрочем, я ее не уважаю» 33. О прозе Батюшков иногда говорит как о низшем сорте литературы по сравнению с поэзией. Сетуя на то, что он не может писать стихов, Батюшков сообщает Гнедичу: «Вот месяц, что я и прозы не пишу...» 34 (это очень напоминает стих Державина: «Пой, Карамзин! — И в прозе глас слышен соловьин», также по существу подчеркивающий «второразрядность» прозы) 35.

Но Батюшков все же ценил и любил прозу. Вместе с тем он долго сомневался в своих силах прозаика. В 1814 г. он писал Жуковскому: «Я и не смею думать, чтоб моя проза имела какое-нибудь достоинство» 36, а в 1815 г. просил того же Жуковского не подписывать имени под его прозаическими произведениями в «Собрании образцовых сочинений» 37. Подготовляя «Опыты», Батюшков первоначально хотел совсем не печатать свою прозу 38. Когда же он все-таки решил включить ее в издание (отчасти из материальных соображений), у него начались колебания в ее оценке. Он то писал друзьям, что «том прозы будет интересен» 39, то утверждал, что это «плоская» проза 40 — «пустоцвет», который «завянет» и «скоро полиняет» 41. «Что скажешь о моей прозе? — спрашивает Батюшков Жуковского.— С ужасом делаю этот вопрос. Зачем я вздумал это печатать. Чувствую, знаю, что много дряни...» 42. Как бы стараясь оправдать себя, Батюшков объяснил Дмитриеву, что он не мог много работать над прозой: «Я знал слабость моей прозы. Почти все было писано наскоро, на дороге, без книг, без руководства и почти в беспрестанных болезнях» 43. И характерно, что, думая о переиздании «Опытов», Батюшков предполагал исключить из них прозу и оставить только объясняющую его эстетические позиции «Речь о влиянии легкой поэзии на язык» и то в качестве своеобразного предисловия к стихам 44.

По-видимому и некоторые друзья поэта поддерживали в нем мысль о незрелости его прозы; к их числу нужно отнести Вяземского, писавшего Блудову о Батюшкове в конце 1816 г.: «Он все болен и ударился в прозу, то есть не совсем лицом в грязь, а, как бы вам сказать, променял ястреба на кукушку. Шутки в сторону: не знаю, хорошо ли он делает, что отстает от стихов. Впрочем, что́ он ни писал прозою, все имеет цену, но возраст прозы, кажется, для него не настал. Есть время всему: за двумя зайцами бежать вдруг невозможно, а русак Батюшкова — стихи» 45. Весьма вероятно, что те же мысли Вяземский развивал в беседах с Батюшковым и в адресованных к нему письмах.

И все же логика художественного творчества все чаще обращала Батюшкова к прозе. Стремившийся вглядеться в жизнь и точно передать свои мысли и впечатления, Батюшков обнаруживал все большее тяготение к прозаическим жанрам. Сообщая Жуковскому из Италии, что он вовсе «не может» писать стихов, Батюшков прибавлял: «Пишу на прозах довольно часто. Я никогда не был так прилежен» 46 (ср. слова А. И. Тургенева о Батюшкове, живущем в Италии: «Он пишет более в прозе, как наблюдатель») 47. В связи с этим надо указать, что проза казалась Батюшкову совершенно особым видом творчества, резко отличающимся от поэзии. Недаром, издавая «Опыты», он упорно настаивал на том, чтобы Гнедич не смешивал прозу со стихами («Еще раз повторяю: прозу не печатай вместе с стихами, а сперва» 48,— писал он Гнедичу).

Батюшков иногда рассматривал прозу как своего рода подсобный вид творчества, помогающий овладению поэтическим мастерством. Об этом он прямо говорил в своей записной книжке «Чужое — мое сокровище». «Для того, чтобы писать хорошо в стихах — в каком бы то ни было роде, писать разнообразно, слогом сильным и приятным, с мыслями незаемными, с чувствами, надобно много писать прозою, но не для публики, а просто записывать для себя. Я часто испытал на себе, что этот способ мне удавался; рано или поздно писанное в прозе пригодится: «Она питательница стиха»,— сказал Альфьери, если память мне не изменила». О том же самом Батюшков писал Дмитриеву в связи с выходом прозаического тома «Опытов»: «Большая часть моей книги писана про себя. Я хотел учиться писать и в прозе заготовлял воспоминания или материалы для поэзии» 49. Эти размышления и признания не только свидетельствовали о том, что Батюшков считал себя прежде всего поэтом и даже преуменьшал значение своей прозы, но и указывали на другой важный факт: Батюшков предъявлял к прозе совсем иные требования, чем к поэзии.

Батюшков находил, что поэзия является областью «вымысла», свободной творческой фантазии. Воображение для Батюшкова — необходимый элемент поэзии. Писатель, лишенный этого качества, просто не может сочинять стихи и должен обратиться к прозе. «Теперь я по горло в прозе. Воображение побледнело...» 50,— сообщает Батюшков Жуковскому в 1815 г. В соответствии с этим, по мнению Батюшкова, поэт в отличие от прозаика применяет более сложные и яркие художественные приемы. Критикуя одну из частей гнедичевского перевода «Илиады», Батюшков пишет: «Я нашел много излишней простоты; стихи твои слишком мало украшены, слишком похожи на перевод, на прозу: это ошибка важная» 51.

Правда, Батюшков не отрицал, что проза может быть эстетически ценной. Его привлекает «живая, красноречивая» проза и, напротив, отталкивает проза «тяжелая» 52. Нужно также заметить, что Батюшков выделяет особый, по его убеждению, вид прозы, близкий к поэзии. «Стихотворной прозой» он считает «Марфу Посадницу» Карамзина. К этой же категории он относит произведения Шатобриана, прямо называя их «прозой поэтической» 53. Особенности «стихотворной прозы» Батюшков, по всей вероятности, видел в широком применении украшающих образов и в музыкальной гармонии речи повествователя — т. е. в тех качествах, которые он рассматривал как неотъемлемую принадлежность поэзии. Однако «настоящую» прозу Батюшков считает специально приспособленной для передачи идей. «В прозе остаются одни мысли» 54,— заявляет Батюшков. Поэтому он усматривает главное достоинство прозы в точности, позволяющей автору ясно передать свои мысли. О «строгой точности» прозы он прямо пишет в статье «Ариост и Тасс». Интересно, что ранний Батюшков, работая над прозой, ставит перед собой цель овладеть «деловым» языком, необходимым для служебных занятий. В 1809 г. он сообщает Гнедичу из деревни: «Поверишь ли? Я здесь живу 4 месяца и в эти четыре месяца почти никуда не выезжаю. Отчего? Я вздумал, что мне надобно писать в прозе, если я хочу быть полезен по службе, и давай писать — и написал груды, и еще бы писал, несчастный!» 55.

Замечательный пример того, что Батюшков определенно видел в прозе вид творчества, противоположный поэзии, находим в его неопубликованном письме к Вяземскому. Здесь вернувшийся из заграничного похода Батюшков рассказывает о своей болезни, «которая напоминает мне паршивого человека в послании к Пизонам 56 или поэта, от которого все бегают, боясь заразы. В прозе надо говорить просто, без парафразов; вот почему и объявляю Вам, что с моря привез сюда чесотку, которая меня мучила три недели» 57.

Конечно, столь четкое разделение поэзии и прозы стало невозможным после Лермонтова и Гоголя, вложивших в прозу весь лирический размах своего таланта. Но в начале XIX в. и даже в пушкинское время первоочередной задачей русских писателей было создание такой прозы, которая могла бы верно передавать идеи автора. Это хорошо понимал Батюшков. В 1816 г. в очерке «Вечер у Кантемира» он заставил первого русского сатирика утверждать, что русский язык «со временем будет точен и ясен». При этом Кантемир здесь жаловался на то, что он «принужден бороться с величайшими трудностями, принужден изобретать беспрестанно новые слова, выражения и обороты...» Едва ли можно сомневаться в том, что Батюшков в значительной мере относил это высказывание и к своей эпохе. А в начале 20-х годов перед теми же проблемами встал Пушкин, почти в батюшковских выражениях формулировавший особенности прозы и противопоставлявший ее поэзии (это притивопоставление являлось весьма плодотворным для того этапа развития русской прозы, когда закладывались ее основы): «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат. Стихи дело другое...» 58,— писал Пушкин в 1822 г.

Батюшков и практически подготовил осуществленное в полном объеме лишь Пушкиным создание точной и ясной русской прозы 59. Это отчетливо показывает анализ творческого пути Батюшкова-прозаика.

рейтинг: не помогло 0 | помогло 0 |

все стихи: