Василий ЖуковскийЭЛЬВИНА И ЭДВИН

В излучине долины сокровенной,
Там, где блестит под рощею поток,
  Стояла хижина, смиренный
   Покоя уголок.
Эльвина там красавица таилась, —
В ней зрела мать подпору дряхлых дней,
  И только об одном молилась:
   "Все блага жизни ей".
Как лилия была чиста душою,
И пламенел румянец на щеках —
  Так разливается весною
   Денница в облаках.
Всех юношей Эльвина восхищала;
Для всех подруг красой была страшна,
  И, чудо прелестей, не знала
   Об них одна она.
Пришел Эдвин. Без всякого искусства
Эдвинова пленяла красота:
  В очах веселых пламень чувства,
   А в сердце простота.
И заключен святой союз сердцами:
Душе легко в родной душе читать;
  Легко, что сказано очами,
   Устами досказать.
О! сладко жить, когда душа в покое
И с тем, кто мил, начав, кончаешь день;
  Вдвоем и радости все вдвое…
   Но ах! они как тень.
Лишь золото любил отец Эдвина;
Для жалости он сердца не имел;
  Эльвине же дала судьбина
   Одну красу в удел.
С холодностью смотрел старик суровый
На их любовь — на счастье двух сердец.
  "Расстаньтесь!" — роковое слово
   Сказал он наконец.
Увы, Эдвин! В какой борьбе в нем страсти!
И ни одной нет силы победить…
  Как не признать отцовской власти?
   Но как же не любить?
Прелестный вид, пленительные речи,
Восторг любви — все было только сон;
  Он розно с ней; он с ней и встречи
   Бояться осужден.
Лишь по утрам, чтоб видеть след Эльвины,
Он из кустов смотрел, когда она
  Шла по излучине долины,
   Печальна и одна;
Или, когда являя месяц роги
Туманный свет на рощи наводил,
  Он, грустен, вдоль большой дороги
   До полночи бродил.
Задумчивый, он часто по кладбищу
При склоне дня ходил среди крестов:
  Его тоске давало пищу
   Спокойствие гробов.
Знать, гроб ему предчувствие сулило!
Уже ланит румяный цвет пропал;
  Их горе бледностью покрыло…
   Несчастный увядал.
И не спасут его младые леты;
Вотще в слезах над ним его отец;
  Вотще и вопли и обеты!..
   Всему, всему конец.
И молит он: "Друзья, из сожаленья!..
Хотя бы раз мне на нее взглянуть!..
  Ах! дайте, дайте от мученья
   При ней мне отдохнуть".
Она пришла; но взор любви всесильный
Уже тебя, Эдвин, не воскресит:
  Уже готов покров могильный,
   И гроб уже открыт.
Смотри, смотри, несчастная Эльвина,
Как изменил его последний час:
  Ни тени прежнего Эдвина;
   Лик бледный, слабый глас.
В знак верности он подает ей руку
И на нее взор томный устремил:
  Как сильно вечную разлуку
   Сей взор изобразил!
И в тьме ночной, покинувши Эдвина,
Домой одна вблизи кладбища шла,
  Души не чувствуя, Эльвина;
   Кругом густела мгла.
От севера подъемлясь, ветер хладный
Качал, свистя во мраке, дерева;
  И выла на стене оградной
   Полночная сова.
И вся душа в Эльвине замирала;
И взор ее во всем его встречал;
  Казалось — тень его летала;
   Казалось — он стонал.
Но… вот и въявь уж слышится Эльвине:
Вдали провыл уныло тяжкий звон;
  Как смерти голос, по долине
   Промчавшись, стихнул он.
И к матери без памяти вбежала —
Бледна, и свет в очах ее темнел.
  "Прости, все кончилось! (сказала) —
   Мой ангел улетел!
Благослови… зовут… иду к Эдвину…
Но для тебя мне жаль покинуть свет".
  Умолкла… мать зовет Эльвину…
   Эльвины больше нет.¹