Николай ОгарёвGASTHAUS ZUR STADT ROM (ГОСТИНИЦА "РИМ")

Луна печально мне в окно
Сквозь серых туч едва сияла;
Уж было в городе темно,
Пустая улица молчала,
Как будто вымерли давно
Все люди... Церковь лишь стояла
В средине площади одна,
Столетней жизнию полна.

Свеча горела предо мной;
Исполнен внутренним страданьем,
Без сна сидел я в час ночной,
Сидел, томим воспоминаньем,
И беспредметною тоской,
И безотчетливым желаньем, -
И сердце ныло, а слеза
Не выступала на глаза.

Но вот коснулись до меня
Из комнаты соседней звуки:
Как вихрь, по клавишам звеня,
Тревожно пронеслися руки;
Потом аккорды слышал я,
И женский голос, полный муки,
Любви тоскующей души,
Мне зазвучал в ночной тиши,

Qual cuor tradesti! {*} Кто же мог
{* "Какое сердце ты предал!" (итал.)}
Встревожить женщину обманом?
Кто душу светлую облек
Тоски безвыходной туманом?
Любовь проснулась на упрек,
И совесть встала великаном,
Но слишком поздно он узнал,
Какое сердце разорвал.

Любовь проходит, и темно
Становится в душе безродной;
Былое будишь - спит оно,
Как вялый труп в земле холодной,
И сожаленье нам одно
Дано с небес, как дар бесплодный...
Но смолкла песнь; они потом
Иную песнь поют вдвоем.

И в этой песне дышит вновь
Души невольной умиленье,
И сердца юного любовь,
И сердца юного стремленье;
Не бурно в жилах бьется кровь,
Но только тихое томленье
От полноты вздымает грудь,
И сладко хочется вздохнуть.

Я им внимаю в тишине -
Они поют, а сердцу больно;
Они поют мне о весне,
Как птички в небе - звучно, вольно,
И хорошо их слушать мне,
А все ж страдаю я невольно;
Их песнь светла, в ней вера есть -
Мне сердца ран не перечесть.

Они счастливы, боже мой!
Кто вы, мои певцы, - не знаю,
Но с наслажденьем и тоской
Я, странник грустный, вам внимаю.
Блаженствуйте! я со слезой
Вас в тишине благословляю!
Любите вечно! жизнь в любви -
Блаженный сон, друзья мои.

Живите мало. Странно вам?
Ромео умер, с ним Джульетта -
Шекспир знал жизнь, как бог, - мы снам
Роскошно верим в юны лета,
Но сухость жизнь наводит нам...
Да мимо идет чаша эта,
Где сожаленье, и тоска,
И грустный холод старика!

Блаженны те, что в утре дней
В последнем замерли лобзанье,
В тени развесистых ветвей,
Под вечер майский, при журчанье
Бегущих вод, - и соловей
Им пел надгробное рыданье,
А ворон тронуть их не смел
И робко мимо пролетел.¹

1841, 15-16 декабря