Роскошно пирует Гассан-Бен-Али; К нему все старейшины в гости пришли; Шатер его полон людей именитых, В одеждах шелками и золотом шитых; Как горный родник от весенних лучей, Веселием искрятся речи гостей.
Подносит им кушанья раб молодой На блюде хрустальном, цены дорогой, Украшенном сплошь жемчугом-изумрудом; Но вдруг с драгоценным, сияющим блюдом Запнулся несчастный, упал второпях, - И чудо искусства рассыпалось впрах.
Вскочили все гости: - "Когда б он был мой, - Кричали они, - так сейчас с головой Простился бы пес!" - "Я мерзавца такого Повесил бы! Шкуру содрал бы с живого!" Гассан, словно грозная туча, молчал. И раб перед ним на колени упал.
"Хозяин, помилуй!.. Писанъе гласит: "Блажен, кто в душе своей гнев укротит!" - Сказал он, в груди заглушая рыданья. Ответил Гассан: - "Да! Я вспомнил Писанъе. Уж я не сержусь, от души отлегло!" И стало вновь ясно Гассана чело.
"Хозяин! - молил, припадая к ногам Гассана, невольник, - написано там: "Прости виноватаг!" - "Помню. Прощаю!" - Ответил Гассан и, раба поднимая, С улыбкою руку ему протянул; К ней раб благодарный губами прильнул.
"Хозяин! Да будет Господь наш с тобой! Он - Бог милосердных и кротких душой, Бог милости, щедрости, правды и света; И щедрых Он любит! - написано это!" - "Ты кстати про "щедрых" напомнил, дружок Дарю тебе волю и мой кошелек".
Потом Бен-Али обратился к гостям: - "Вот бедный невольник напомнил всем нам Про вечную книгу. А строчка оттуда, Не правда ль, - дороже разбитого блюда? Не правда ль, - он славно его починил Словами, - и волю свою заслужил?"
