Анна БарыковаНЕБЛАГОДАРНАЯ

I

Проснувшись до зари, чем свет, она идет
По тихим улицам столицы полусонной;
Она - швея; работает поденно
В предместье Сен-Жерменском, у больших господ.
Бульвары пусты; разве с нею рядом
В тумане каменщик пройдет тяжелым шагом.
Далек и труден путь... Но вот и барский дом
С гербом на воротах, окутанных плющом.
Под взглядом гордого ливрейного лакея
Швея прошла спеша, конфузясь и краснея,
По бархатным коврам, чрез пышный ряд палат,
К уютной комнатке с большим окошком в сад,
Где уж с утра работа для нее готова,
Где экономка тотчас кофе подает.

Ах, что за место! В век ей не найти такого!
Уж скоро месяц, как она тут шьет
И не нахвалится! Подумайте вы только:
Три франка в день дают - три франка, - со столом.
И как тут хорошо! Вещиц прекрасных сколько,
Китайских кукол, ваз, - изящно все кругом;
Каминъ - весь мраморный - с приветным огоньком;
На снежно-белых стенах с легкой позолотой
Гирлянды роз, барашки в лентах, пастушок
В напудренных кудрях, смеющийся у ног
Своей пастушки...
Тут день целый за работой,
С любовью к своему искусству, без заботы,
Проводит девушка. И шьется веселей
В веселой комнатке, и на сердце светлей.
Ей кажется, что все в прекрасном доме этом
Ее всегда встречают лаской и приветом,
Все - даже грозный, важный, - во весь рост портрет,
Изображающий, как старый герцог-дед,
С фельдмаршальским жезлом, во всем вооруженьи,
На бешеном коне выигрывал сраженья...

А в прошлом месяце как было тяжело!
Больная, без работы... Сколько слез и горя!..
Как хорошо, что ей тогда на мысль пришло
Сходить к сестре Агате в монастырь... И вскоре
(Протекция сестры Агаты так сильна...)
Вдруг шить на герцогинь она приглашена.

И мать и дочери заходят к ней порой.
Как ласковы они, как хороши собой!
Все говорят ей: "вы", "пожалуйста", "друг мой",
"Мари, - дитя мое"... - работой все довольны;
Она, как равная, - болтает с ними вольно,
Костюмы новые выдумывает им;
Глубокомысленно, с почтением большим
О рюшках лекции выслушивают дамы.
"Она - волшебница!.. И сколько вкуса, мама!.."
Примеривая ловко скроенный наряд,
В восторге искреннем девицы говорят.
И бедная Мари их крепко полюбила;
Их голос, цвет лица, улыбка, ясный взгляд,
Их тонкого белья и платьев аромат, -
Все в них ей нравится, - все кажется ей мило.

Работа кончена. Швее несут обед;
Расписанный фарфор, с гербами вся посуда,
Хрусталь и серебро... Чего-чего тут нет!..
Все неизвестные, изысканные блюда,
Каких ей, бедненькой, не грезилось во сне,
И фрукты крупные, - как в лавке на окне...

Ее, как. милого ребенка, забавляла
Вся эта роскошь знатных баловней судьбы;
Она, - народа дочь, устала от борьбы
С безвыходной нуждой; она тут отдыхала. .

В дремучей чаще леса, в уголке глухом,
Цветок, пробившийся и выросший без света,
Так распускается, нечаянно согретый
Запавшим в эту глушь живительным лучом.
II

Как скоро день прошел! Уж сумерки настали,
Газ зажигается; пора итти домой;
Мари там ждут, в далеком, грязном их квартале,
Два брата маленьких, старик-отец больной
И пьяный, сгорбленный работою тяжелой.
Она торопится, и думой невеселой
О них душа полна: "Уж мальчики из школы
Пришли голодные; готов ли был обед?..
Отца и до сих пор, пожалуй, дома нет;
Он деньги получил, дня на два загуляет;
А то придет хмельной, детей перепугает".
Ей вспомнилась теперь домашняя нужда;
Ей хочется к своим; она спешит туда...

Вся запыхавшись, девушка вбежала
Пять этажей, - и дома, наконец!..
Ну, так и есть!.. Детей она застала
Впотьмах, испуганных, голодных; а отец
Еще не приходил... И шляпки не снимая,
Мари похлебку в печке греет поскорей;
За стол сажает, кормит досыта детей,
Ласкает, забавляет, - точно мать родная.

Наелись мальчики, и оба крепко спят,
Склонившись головами над одной тетрадкой.
Швея задумалась...
"О, Господи, как гадко,
Темно тут в комнате! Сырые стены, чад,
Печурка смрадная... Лохмотья и заплаты
На жалких спящих детях... Это - нищета".
Ей вдруг припомнились высокие палаты,
Где всюду аромат, и свет, и красота,
Прелестных герцогинь сияющие лица,
Когда они, резвясь, веселые как птицы,
Влетают к ней вдвоем; их ясные глаза,
Которых никогда горячая слеза
Не затуманила, их детские улыбки,
Румянец нежный щек, стан грациозно-гибкий,
Благоухающий, изящный туалет, -
Все, все припомнилось: их завтрак, их обед,
Все эти тонкости...
"А здесь?.. Нужда, лишенья
Да вечный труд... Ах, нет! Зачем сравненье
Их барского житья с голодным, трудовым?
Я не завидую... Я благодарна им...
Завидовать грешно!..
Под гнетом горькой думы
Головка клонится; усталая швея
На стуле дремлет; но не долог сон ее...
Проснулась от давно знакомого ей шума;
На лестнице свалился кто-то; брань и крик...
Из кабака домой пришел ее старик.
III

Дней через пять иль шесть Мари прилежно шила
Опять у герцогинь, у светлого окиа,
Откуда зелень парка ранняя видна;
В веселой комнатке попрежнему все мило:
По стенам пастушки в напудренных кудрях,
Пастушки резвые с улыбкой на устах
Стояли в тех же вечно-нежных позах,
Барашки белые паслись на свежих розах;
Кипел, как и всегда, кровопролитный бой
У ног фельдмаршала, воинственного деда;
И он решительно одерживал победу,
Скача из рамки вон с протянутой рукой.

Вбежали барышни, без умолку болтая,
Смеясь. "Я вам, Мари, подарок принесла, -
Хорошенькие серьги!" - говорит меньшая.
- "А я свои давно Жульетте отдала;
У нас таких две пары равных было!.." -
Болтает старшая. - Наденем серьги ей!..
Сейчас!.. Довольно шить!..
"Где зеркало?.. Скорей!"
- "Как к ней идут сапфиры!" -
"Ах, как мило!.."
Мари сконфужена. "Такой подарок мне?.."
Сапфиры... золото... Уж не во сне ли это?
Глазам не верится: в ее ушах продеты
Две синих звездочки; как жар горят они...
Швея растрогана, - а барышни как рады!
Им этого старья совсем, совсем не надо;
Им весело, смешно; они шутя дарят, -
Не знают даже вовсе ценности подарка...
Как иногда в июньский полдень жаркий,
Забравшись под кусты в чужой фруктовый сад,
Друг другу смуглые шалуньи-босоножки
Из спелых красных вишен делают сережки.
IV

Еще прошла неделя. Вечер. Солнце село
В туманных сумерках; швея идет домой
С тоскою на сердце; весь день оно болело,
Терзалось, полное заботою одной,
Хоть барышни опять шутить к ней заходили
И множество конфет нарядных надарили,
С крестин великосветских, но Мари
Не весело: старик-отец дня три
Запоем пил; и деньги небольшие
(Для них - огромные! Поймите, трудовые!..),
Что для детей она скопила по грошам,
Стащил - и все разнес по разным кабакам.
Сегодня, уходя с зарею на работу,
Она не знала даже: будет что поесть
Ребятам или нет?.. Отец хотел принесть -
Жиду в заклад снести он собирался что-то...
А вдруг опять пропьет?..
И злобой и тоской
В ней сердце сжалось... Вот пришла домой...
Опять он обманул ее, старик негодный.
Сидят без хлеба дети в комнате холодной;
Меньшой, - ему пять лет, - забился в уголок
И стонет как больной, пришибленный зверок;
А старший бросился на встречу:
- "Ради Бога, Мари, давай нам есть!
Хоть что-нибудь... Немного..."
Ах, у Мари - карманы, полные конфет,
А хлеба не на что купить: ни гроша нет. -
Просить у герцогинь вперед ей стыдно было,
Язык не повернулся, духу не хватило...
Что ж делать?..
Вспомнила. В ушах сережк иесть.
Скорей к закладчику! Сапфиры можно съесть.
И дети в этот вечер хорошо поели.
За то Мари всю ночь сидела на постели
В раздумьи тяжком, бледная, без сна...

Как завтра, без серег, туда пойдет она?..
Заметят барышни... Им о своем несчастье
Придется рассказать?.. И на позор и срам
Отца родного выдать?.. Да, они участье
Наверно примут, пожалеют. Сердце дам
Легко растрогать... Жалость?.. Жалость и презренье
Между собой родня! Не надо сожаленья.
Мари - не нищая. Живет своим трудом.
Прощайте, барыни! В ваш сытый, светлый дом
Она уж не придет. Простите ей, бедняжке,
Простите, добрые! Швея-Мари горда;
И завтра шить пойдет солдатские рубашки,
А к вам уж не вернется больше никогда.
V

Три герцогини, встретившись намедни
С сестрой Агатой утром у обедни,
Побег своей швеи описывали ей:
"А ваша-то Марии Вы знаете, пропала!..
Работу бросила... Где совесть у людей?..
Ласкали мы ее. Чего ей не хватало?..
Как стыдно; вдруг, как вор, сбежала со двора!"
- "Неблагодарная!.." - ответила сестра.