Среди обширного и многообразного по своему составу наследия И. Ф. Анненского важное место занимают его критические работы о русских классиках. Значительная часть этого наследия была опубликована еще при жизни Анненского и в 1979 г. была переиздана в томе его критической прозы, вышедшем в академической серии "Литературные памятники"1. Однако в архиве поэта наряду с известными и опубликованными работами хранятся многочисленные конспекты лекций, наброски статей, черновики незаконченных работ, отражающие его многолетние напряженные размышления о русской классической литературе. Чрезвычайно показательны некоторые весьма объемистые рукописи, содержащие в основном выписки из произведений Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского2. Анненский как ученый, педагог, критик тщательно изучал творчество этих писателей и был блистательным знатоком текстов любимых им произведений.
Публикуемые "Заметки о Гоголе, Достоевском, Толстом" являются дополнением к статьям Анненского о русских классиках. По ряду положений эти "Заметки" ближе всего примыкают к статьям о Гоголе и особенно к статье "Эстетика „Мертвых душ" и ее наследие". Однако ценность этих заметок заключается не только в интересных высказываниях о Гоголе, Достоевском, Толстом. Существенный интерес представляют содержащиеся в них пространные рассуждения, проясняющие некоторые важные положения общеэстетических воззрений Анненского. Прежде всего речь идет о столь часто встречающемся в его статьях понятии "юмор", которое не всегда может быть точно определено и очерчено в своих границах. Говоря о Гоголе, Гейне, Лермонтове, Достоевском, Анненский определяет у каждого из этих писателей особый тип проявления "юмористической" соотнесенности мечты и действительности, характеризующий важнейшие черты творческого метода художника. Наиболее ярко выраженный "юмористический" тип творчества он находит у писателей, внутренне связанных с романтизмом. Так, например, в статье "Эстетика „Мертвых душ" и ее наследие" Анненский называет Гоголя "тревожным гением юмора", а о Толстом говорит, что "это Гоголь, из которого вышла романтика" (КО, с. 231).
Очевидно, понятие "юмора" в эстетике Анненского сродни "романтической иронии", теорию которой разработали иенские романтики, и прежде всего Фр. Шлегель. Однако отсюда не следует, что Анненский прямо перенес из эстетики романтизма одно из основных ее положений в свою художественную систему. Здесь интересно и важно то, как были восприняты и вплавлены в систему Анненского (не только критика, но и поэта) традиции романтизма. Пристальное изучение статей Анненского, и в частности публикуемых заметок, позволяет говорить о его глубоких творческих связях с немецкой культурой XVIII-XIX вв., а также о самом характере восприятия Анненским этой культуры.
О разнородности всевозможных культурных традиций и влияний, органически пережитых Анненским и нашедших оригинальное преломление в его творчестве, писалось неоднократно. О связях творчества И. Анненского с русской лирикой, французским символизмом, античной эстетикой писал А. В. Федоров.3 Л. Я. Гинзбург отметила культурную многоплановость творчества Анненского-поэта: "Много напластований обнаруживается даже в пределах небольшого по объему "Кипарисового ларца": русская лирическая классика, русский романс, французский и русский символизм, эпохальное эстетство и стиховое экспериментаторство и в то же время воздействие психологической прозы XIX века"4. Среди всех перечисленных "составляющих", ни одна из которых не исчерпывает, не определяет до конца художественную систему Анненского-поэта, критика, ученого-филолога, свое место по праву должна занять немецкая культуpa эпохи романтизма.
Не только поэзия Г. Гейне, которому Анненский посвятил свои статьи "Гейне и его "Романцеро" и "Генрих Гейне и мы (1856-1906)", была близка ему в немецкой литературе. В его рукописях мы встречаем целый ряд имен немецких писателей и философов, предшественников и современников Гейне: Жан-Поля Рихтера, И. -В. Гёте, Г. В. Гегеля, И. -Г. Фихте, Ф. Шлегеля, М. Лазаруса, Р. К. Готшалля, Г. Лотце, Л. Берне. Анненский обращается и к тем писателям и философам, чьи произведения были особенно ценимы романтиками и Гёте: Аристофану, Шекспиру, Л. Стерну и др. Центральной темой рассуждений, где фигурируют эти имена, является юмор. Свои мысли Анненский зачастую подкрепляет весьма обширными цитатами из сочинений некоторых из этих писателей. Собственно теме юмора посвящены пространные рассуждения в нескольких рукописях Анненского. Помимо публикуемых заметок, тема эта разрабатывается в рукописи "Звуки и ритмы в пушкинской драме"5 (здесь она возникает среди выписок из произведений Пушкина) и в рукописи, начинающейся словами "Драма Гоголевской жизни и ее развязка"6.
Как же понимал Анненский юмор и как это понятие соотносится с романтической иронией?
Для романтиков ирония являлась тем синтезирующим началом, в котором примирялись противоположности; в постоянно возобновляющемся синтезе идеальное, абсолютное иронически сопрягалось и примирялось с эмпирическим и конечным. Родоначальник романтической иронии Фр. Шлегель писал: "Идея есть понятие, доведенное до иронии в своей законченности. Абсолютный синтез абсолютных антитез, постоянно воспроизводящее себя взаимодействие двух борющихся мыслей"7. Вслед за Фр. Шлегелем теорию романтической иронии развивали в своей художественной практике писатели иенской школы романтиков и отчасти Жан-Поль Рихтер. О сущности романтической иронии, как ее понимали ранние романтики, писал Н. Я. Берковский: "Романтический юмор состоит в том, что подчеркивается относительность, едва ли не иллюзорность всяких ограничительных по смыслу и значению форм жизни Жизнь играет, не зная для своих свободных сил каких-либо неодолимых препон, перекидываясь через все преграды, вышучивая, выставляя в осмеянном виде всех и вся, кто противится ее игре. Волнение жизни — величина абсолютная; всякая попытка остановить его, придать жизни постоянные каменные формы относительна и в этой относительности своей будет изобличена"8.
Таким образом, у романтиков в трактовке иронии преобладает мотив абсолютной свободы, несвязанности. Этот мотив подчеркивается даже самой фрагментарной формой изложения у Фр. Шлегеля, Новалиса. Однако это стремление к абсолютной свободе на основе вечно возобновляющегося синтеза оборачивается у Шлегеля ослаблением связей с эмпирическим, "конечным". Н. Я. Берковский писал, что ирония Шлегеля "положительно ничего не удерживает из отрицаемого им эмпирического опыта. Синтез строится на основе "чистых форм" Об ироническом мире Фридриха Шлегеля следует сказать позднейшими словами Ф. П. Карамазова: "тень каретника тенью щетки чистит тень кареты"9. Учение Шлегеля о романтической иронии критиковал Гегель, упрекая его в "субъективности, знающей самое себя наивысшим"10.
Для нас важно было в основных чертах охарактеризовать учение о романтической иронии, чтобы соотнести его с понятием юмора, столь часто встречающимся в статьях и неопубликованных рукописях Анненского, и понять, что именно привлекло его к теориям иенских романтиков, что родственного нашел он в этих теориях и как они преломились в его собственной системе.
Для Анненского юмор — это также некое синтезирующее начало. В юморе сопрягается для него "высокое с низменным, благородное с разнузданным, идеальное с реальным", но при этом реальное не обесценивается, не обращается в тень, а сохраняет все свое значение, будучи высвечено и облагорожено идеальным. Контраст, на котором основывается юмор, служит тому, чтобы придать особую цену малому, конечному, земному. Юмор в понимании Анненского категория не только философско-эстетическая, но и этическая. Жалость, сострадание, сочувствие, "благосклонность к конечному" являются у Анненского характернейшими чертами художника-юмориста: "В юморе, несмотря на всю видимую противоположность, непобедимое сочувствие. Связь с абсолютным, т е духом боли, любви и сострадания"11. Такое мироощущение было в высокой степени свойственно творчеству самого Анненского — это отметил еще Вяч. Иванов в статье "О поэзии Иннокентия Анненского", написанной вскоре после смерти поэта и напечатанной в журнале "Аполлон" (1910, № 1): "В поэзии Анненского настойчиво слышится повсюду нота жалости. И именно жалость, как неизменная стихия всей лирики и всего жизнечувствия, делает этого полуфранцуза, полуэллина времен упадка, — глубоко русским поэтом, как бы вновь приобщает его нашим родным христианским корням"12.
В рукописях Анненского постоянно появляется имя Жан-Поля Рихтера, которого он высоко ценил как писателя-юмориста. Жан-Поль не принадлежал к романтической школе, и в его произведениях юмористическое мироощущение представляется Анненскому наиболее близким его собственному: "Жан-Поль погрузился в чувствительность, которая дала бесконечную цену малому"13. Внимание к объективному миру, признание его самоценности и его прав входить в свободные взаимоотношения с миром идей, не умаляясь при этом в своем значении,— вот качества, которые ценил Анненский в художественной системе Жан-Поля14.
Подчеркивание в юморе особой любви к предметному миру — черта, характеризующая и творчество Анненского (не только критика, но и поэта). Именно в вопросе о взаимоотношениях realia и realiora (эмпирической и высшей, идеальной, реальностей) видел Вяч. Иванов отличие символизма Анненского от того, к которому принадлежал сам, и называл метод Анненского "ассоциативным" символизмом.
Ориентация на предметность, на особые, отличные от символистских отношения предмета с миром идей послужила отправным пунктом для поэтов-акмеистов, которые видели в Анненском учителя. Художественный мир Анненского Л. Я. Гинзбург назвала "вещным миром". Она писала о стремлении поэта преодолеть "романтическое двоемирие", найти начало, примиряющее извечный романтический конфликт низкой действительности и идеала.15
Теория юмора подтверждает выводы критиков и исследователей, сделанные на основе наблюдений над материалом художественного творчества Анненского, и показывает, что романтический, а затем, в обновленном варианте, символистский конфликт "двух реальностей" был предметом напряженных размышлений Анненского и нашел свое выражение и в его критике. При этом обращение его к немецкой литературе и философии, к традициям романтизма было закономерно и отражало тенденции всей символистской культуры, для которой романтизм был глубоко родственным явлением. Классическая немецкая традиция в эстетике Анненского была переосмыслена, преломлена через призму его художественного и этического мироощущения, и поэтому теория юмора не только не является повторением теории романтической иронии, но в некоторых пунктах входит в противоречия с нею.
Отличие романтической иронии от юмора в собственном понимании Анненский сформулировал следующим образом: "Юмор никогда не может заполнить содержания национального духа, не может быть движущим принципом народной жизни. Он есть миросозерцание немногих. В нем нет при этом стимула для общественной деятельности. В нем есть понимание деятельности, но нет энергии. Юмору недостает практической энергии, романтике — этической настроенности (gesinnung) к добру (курсив мой. — Н. А.). Романтика и обожествление женщины; небесная любовь — религия чувственности. Ирония романтики — над всем парящий и все уничтожающий взгляд"16. Юмористическому мироощущению, следовательно, при общественной пассивности, свойствен этический пафос, глубина проникновения в суть вещей. Юмор — не абстрактная философская категория, а понятие, согретое мыслью о человеке, который, по Анненскому, и является мерилом всех ценностей: "Нас окружают и, вероятно, составляют два мира: мир вещей и мир идей. Эти миры бесконечно далеки один от другого и в творении один только человек является их высоко-юмористическим (в философском смысле) и логически-непримиримым соединением" (КО, с. 217).
В каждой художественной системе, которой в той или иной мере присуще юмористическое мироощущение, юмор реализуется по-разному. Анненский находил, что "юмористическая форма изложения привилась наиболее в России"17, и это объяснимо прежде всего в свете того этического содержания, которое он вкладывал в само это понятие юмора. Для Анненского существует "юмор Гоголя", "юмор Лермонтова", "юмор Достоевского". В каждом конкретном случае речь идет об особом типе соотнесения мечты и действительности, который представляет художественная система того или иного писателя. В публикуемом тексте сочетание отдельных размышлений о Гоголе, Достоевском, Толстом с общими положениями его теории юмора представляется весьма характерным.
"Заметки" являются черновым, фрагментарным материалом. Отдельные мысли высказаны конспективно, за ними ощущается возможность их развития, но мы можем лишь угадывать, предполагать, как автор развернул бы тот или иной тезис. Таково, например, высказывание о Спинозе, из которого мы не можем вывести вполне законченного представления о том, как Анненский относился к этому философу и его системе. Здесь дан лишь образ, наметка мысли, некое общее представление о пантеистическом характере философии Спинозы. Такой же конспективный характер носит сравнение шута у Шекспира с хором в "Антигоне" Софокла. За этим сравнением кроется многое: и взгляд Анненского на историю драмы от античности до нового времени, и представление об эволюции общественного сознания и формах его выражения в искусстве столь удаленных друг от друга исторических эпох. То же можно сказать и о некоторых других мыслях и суждениях Анненского в этих "Заметках". Однако это не означает, что, будь этот текст завершен, все мысли, в нем собранные, обрели бы окончательность, "досказанность". Стремление избегать застылости, однозначности решений — одна из основных черт критики Анненского, отражающая принципиальный адогматизм его мышления (см.: КО, с. 515-517, 560). В связи с этим можно сказать, что конспективность черновых заметок отражает и некоторые черты завершенных статей Анненского — в них мы узнаем характерные особенности его критической манеры.
Рукопись "Заметок" не датирована, и установить, когда они были написаны, не представляется возможным. По тому, что некоторые мысли этих заметок нашли место в статьях о Гоголе (см. примечания к публикуемому тексту), можно предположить, что они были написаны раньше всех этих статей, по крайней мере, статей "Портрет" и "Эстетика "Мертвых душ" и ее наследие", в которых усматривается более всего связи с этим текстом. В таком случае "Заметки" были написаны до августа 1905 г. (см.: КО, с. 580). Именно тогда Анненским решалась "проблема гоголевского юмора". Однако мысли этой статьи могли быть повторены и в момент писания другой, более поздней статьи — "Эстетика "Мертвых душ" и ее наследие", тогда они могут быть датированы уже первой половиной 1909 г. (см.: КО, с. 610-611). Из всей рукописи, объем которой — 18 листов, здесь публикуются л. 1-8 об., так как остальная часть представляет собой выписки из произведений Достоевского. Небольшая цитата из этого текста была приведена мною в примечаниях к статье "Господин Прохарчин" (см.: КО, с. 582-583). Рукопись "Заметок" хранится в РГАЛИ (ф. 6, оп. 1,№ 206).
Перевод немецких цитат, встречающихся в тексте "Заметок", выполнен А. Г. Сулимовой.
В публикации рукописного материала конъектуры публикатора взяты в ломаные скобки (< >); зачеркнутое И. Анненским — в прямоугольные ([ ]).
С н о с к и:
КО — Анненский И. Книги отражений. М., "Наука", 1979 (в серии "Литературные памятники").
1. Анненский И. Ф. Книги отражений. М., "Наука", 1979 - КО.
2. См., например: Материалы для работы о Пушкине... (РГАЛИ, ф. 6, оп. I, N 198, 179л.); Звуки и ритмы в пушкинской драме... (РГАЛИ, ф. 6, оп. 1, N 185, 14л.); Выписки из произведений Достоевского... (РГАЛИ, ф. 6, оп. 1, № 196, 372л.); Слог Достоевского (РГАЛИ, ф. 6, оп. 1, № 197, 4л.).
3. См.: Федоров А. В. Поэтическое творчество Иннокентия Анненского СиТ 59, с. 36-60; также в кн.: Федоров А. В. Иннокентий Анненский: Личность и творчество. Л., 1984. С. 76 (глава "Лирическое творчество").
4. Гинзбург Л. Я. О лирике. Изд. 2-е. Л., 1974. С. 312.
5. РГАЛИ, ф. 6, оп. 1, № 185.
6. РГАЛИ, ф. 6, оп, 1, № 208. Архивное название рукописи: "Черновые разрозненные листки статей о русской литературе".
7. Литературная теория немецкого романтизма. Л., 1934. С. 174.
8. Краткая литературная энциклопедия. Т. 6. М., 1971. Стлб. 374.
9. Литературная теория немецкого романтизма. С. 417.
10. Цит. по: Габитова Р. М. Философия немецкого романтизма. (Фр. Шлегель. Новалис). М., 1978. С. 101-102.
11. РГАЛИ, ф. 6, оп. 1, № 208, л. 2, об.
12. Иванов Вяч. Борозды и межи. М., 1916. С. 294.
13. РГАЛИ, ф. 6, оп. 1,№185, л. 12.
14. О юморе Жан-Поля, об отличии его художественной системы от эстетики романтиков см.: Адмони В. Г. Жан-Поль Рихтер Ранний буржуазный реализм. Л., 1936. С. 561-567.
15. Гинзбург Л. Я. О лирике. С. 311-353.
16. РГАЛИ. ф. 6, оп. 1, № 208, л. 3.
17. РГАЛИ, ф. 6, оп. 1. № 185, л. 12.
Ашимбаева Н. Т.
СПб., "Серебряный век", 2005.
