За славу твою я воюю, о слова крылатая плоть, и мир твой стоит одесную, а слева рыдает Господь. Насупив огромные руки, как тучи, несутся дубы, сходясь, будто в радости, в звуке архангельской смертной трубы. Овец патриаршие дымы в траве одичалой бредут, и душу мою серафимы на стройных смычках унесут. Под страшной мамврийскою сенью усну я, чтоб страх побороть. Ночною и плачущей тенью мне явится нежный Господь. Ладони скорбящие вымыв, за трапезу сядет со мной; Он – в славе Своих серафимов, тоскующий, весь восковой. И вдруг, как ребенок заплакав, поднимет Он лилии рук и скажет: "Ты слышишь, Иаков, как мир превращается в звук?!"
