Росли под Пензой свекла и картошка, Да чей-то сад... И вот я до сих пор Так ясно вижу лунную дорожку, Ведущую в тот сад через забор. Ах, сторож Нилыч, старый и не скорый, Сонливый глаз, неверная рука. Качался ствол берданки над забором, Как над волною стержень поплавка. Мы строили засады и блокады, Располагались на ночной привал, Чуть поплавок исчезнет за оградой, Мы знали — это Нилыч "заклевал"... Тогда ватага поднималась с места, И, заметая на бегу следы, Несли мы нашим будущим невестам За пазухой запретные плоды...
...И вот теперь иду я вдоль ограды, К которой мы тянулись на носках, И белый снег цветущих яблонь сада Уже искрится на моих висках. А может быть, не цветом неопавшим, А вставшим из сороковых годов Виски покрыты серым пеплом наших, Не защищенных нами городов? Мы сколько верст в те годы измесили, Какие мы ни обошли края!.. И не было чужих садов в России, Была Россия целиком своя. И что там Нилыч со своей берданкой! Мы все в огонь готовы были лечь, Готовы были броситься под танки — Испуганные яблоньки сберечь. Схоронен Нилыч. И ему не снится, Как мы проходим по местам родным, Грустим, что не успели извиниться За все, в чем виноваты перед ним.
