Я встал с протяжною рукой, вращая ею, как собой. Моя крикливая рука на всё смотрела свысока. Она взирала, словно гром, на всё живущее кругом и отрывалась от лица пощечиною хитреца. Я славлю эту руку рук, из уст исторгнувшую звук. Ловлю я эту руку рук, что начертала миру круг. И, не сравнимая ни с чем в едином нищенстве своем, она была мне темой тем, что сделало меня вдвоем с огромным миром заодно, с лесной и тесною судьбой, с рекою, утерявшей дно, и с жизнью, и с самим собой.
