У лампы ли сидишь, у камелька ли – внезапно вспыхнет потаенный свет, и вспомнишь, что не дни – века мелькали, так далеко они – огни, которых нет. Так далеко, что кажутся чужими веками, очертанья дней моих, и память меж ладонями, в зажиме не вымолвит немое имя их. Что имя? – Плод, который кисло-горек. Не вороши событий дребедень, старьевщик! Впрочем, если ты историк, то каждый век тебе – как бы в Эребе день. Твои века спят в люльках в одиночку, усопшие младенчики-деньки. И напряглось окно и видит ночку с безглазым омутом, крученым из пеньки. Сугроб огромный предстает постелью. Судьба-Яга всё мечется метелью, морозным дымом машет помело, а время на беду руками развело.
