Я, веселый, как весы, протянув ладони обе, я колеблюсь для красы, ради правды – не по злобе. Счет веду я в тишине неумеренно и резко, я, распятый на стене, как египетская фреска. Души кроткие вещей: коз, деревьев и пшеницы, трав, мотыг и овощей, насурьмленный вздох ресницы, и любимой узкий след, и любовный воздух ночи, и потерянный браслет, и тоску мою – короче всё, что есть, беру сейчас в воспаленные ладони. Тело зыблется, мечась в белене и белладонне Беспристрастием мой лик, словно краской, изукрашен, когда в тьме ночных улик город стал в порядке башен. Город башней доказует, что он мыслит и живет, он луну грозой волнует и в свидетели зовет. Город, город, ты – вчерашен, ты погряз в полночной тьме! Доказательства от башен существуют лишь в уме. Душ поток несется, ширясь кругом вечного дождя. И сижу я, как Озирис, счет грехам во тьме ведя.
