Голгофою, страдальческим бугром мне предстает лысеющее темя. Глухие тучи заслоняют время, и за холмом уснул последний гром. А на реке кто с сетью, кто с багром нашаривают труп во влажной теми, и семя злобы проросло меж теми и сими, кто уселся, сед и хром. Давно шумел кудрявый бор волос, давно гремела ярая охота, а сердце гордо залпами рвалось. Но эхо всё же повторяет что-то. И с кручи лес валился от кручины, и превратился он в бород пучины.
