У тебя на каждый вечер Хватит сказок и вранья, Ты упрятала увечье В рваной шубе воронья. Твой обоз, груженный стужей, Растерял колокола, Под одежею дерюжьей Ты согреться не могла. Все ж в подъездах у гостиниц Вновь, как триста лет назад, Кажешь розовый мизинец И ледяный синий взгляд. Сохранился твой народец, Но теперь уж ты вовек У скуластых богородиц Не поднимешь птичьих век. Ночи глухи, песни глухи - Сколь у бога немоты! По церквам твоим старухи Чертят в воздухе кресты. Полно, полно, Ты не та ли, Что рвала куниц с плеча Так, что гаснула свеча, Бочки по полу катались, До упаду хохоча? Как пила из бочек пиво? На пиру в ладоши била? И грозилась - не затронь? И куда девалась сила - Юродивый твой огонь? Расскажи сегодня ладом, Почему конец твой лют? Почему, дыша на ладан, В погребах с мышами рядом Мастера твои живут? Погляди, какая малость От богатств твоих осталась: Красный отсвет от пожара, Да на птичьих лапах мост, Да павлиний в окнах яро Крупной розой тканый хвост. Но боюсь, что в этих кручах, В этих горестях со зла Ты вдобавок нам смогла Мертвые с возов скрипучих Грудой вывалить тела. Нет, не скроешь, - их немало! Ведь подумать - средь снегов Сколько все-таки пропало И лаптей и сапогов! И пойдут, шатаясь, мимо От зари и дотемна... Сразу станет нелюдима От таких людей страна. Оттого твой бог овечий, Бог пропажи и вранья, Прячет смертные увечья В рваной шубе воронья.
