Написать на куртине бы лето! И от солнца холст полосат. Как в последней картине балета, весь на сцену выходит сад. От решетки и до калитки, словно прыткие пастушки, пораспрыгались маргаритки, но прыжки их лишь на вершки. Ход подсолнухов одинаков: тик да так они, так да тик. Бьются в такт им юбочки маков. Жмутся нежно фижмы гвоздик. И петуний китайские шляпки закивали во все углы... Свищут пеночки, и оляпки, и малиновки, и щеглы. Георгины еще в покое, а пионы уже трубят. Но, как лебеди, спят левкои, Лоэнгрины белые спят. В страсть кидаясь и в пыл шиповный, разворачивают розы рты, размалевывают, как поповны, девы-мальвы себе черты. И звенит жемчугами франта, из зенита идет в надир голос – палевое бельканто, гладиолус, тенор, Надир. И статс-дамами астры встали в перьях страусовых, и вот сам Прокофьев ведет из дали королевских лилий гавот. И от солнечного оркестра расписной и зной и туман. Машет палочкой август-маэстро, сумасшедший балетоман. Нет, не в "Фаусте" заклинали, вас, цветы, именами менад… Это в летнем балетном финале весь на сцену выходит сад.
