Сергей ПетровРОЗА В СУМЕРКАХ

Пусть это вечер – ну, куда ни шло! –
и вещи под чужими именами,
но сумерки, как битое стекло,
рассыпаны над дальними горами.
И розы горькие поют, поют в слезах,
и, как волною, обдает сиренью,
и одиночество растет впотьмах,
с своею сталкиваясь тенью.
Попробуй розу взять – и страшно, что тогда
сломаться может, вдребезги разбиться…
В осколках нежности – о скорбная вода! –
девическая грустная водица!
А тут и Ты придирчивей, чем тень,
охватываешь сад и шевелишь туманы
и тянешься поодаль, как плетень,
вбирая луг, деревья и поляны.
И тишина – ужасней капель с крыш –
нависла, еле держится и гнется.
И страшно спать, и кажется, что спишь,
и кажется: вот-вот она сорвется.
Но я свой сон, но я свой сын,
ручной, и нежный, и молочный.
А Ты стоишь, торча, как тын,
вокруг воды времен проточной.
А Ты, ладонью заслонив,
березу слабую, как свечку,
хранишь в ночи косматой ив,
ушедших в пруд, ушедших в речку.
И кажется, что пруд меж этих ив висит
и в них таится существо колодца.
И вник ивняк в стекло. И бледный пруд горит.
И кажется: он рухнет, разобьется.
О, птичьи сумерки! Не я ли ваш птенец?
Не с вами ли дремать, укрывшись теплым пухом?
За тыном тьма измучена вконец.
О, тьма моя с огромным, детским ухом!
Прислушайся – и вот она лежит
в тумане трав, готовых приподняться.
Но стоит двинуться – и вновь она бежит,
и голос может дрогнуть и сломаться.
Как пауза, как звуков перебой,
ты мучишься, становишься неточным,
уходишь в ночь. И сплю я над собой,
ручным, и нежным, и молочным.
И так всю ночь – всё спишь и не уснешь,
как дом, захлестнутый тяжелою сиренью,
и чувствуешь сонливых капель дрожь,
и чувствуешь: пора стихотворенью.
Но рыба бьет хвостом. Звенит времен хрусталь.
Качает утро теплую березу.
И я держу – и вот не знаю, та ль –
разбитую, в осколках ночи, розу.

28 сентября 1934