Сергей ПетровРАДОСТНЫЙ ГРОХОТ СОМНЕНЬЯ

Сомненья грохот отдаленный,
и листья как губы встревожены.
Бег деревьев на месте. Они стреножены
и топчутся в траве опаленной.
Глубина испаряется, еле существует.
В двух измереньях душа негодует…
За крутым, будто лоб, бугром
былое вспоминается,
и с ноги на ногу переминается
гром.
Душно. Движенье на слух зарисовано.
Гром – растреклятого бурого цвета,
и по частям, как у Босха, рассовано,
всюду кусками натыкано лето.
Свинья добралась до грязцы,
легла и выпялила сосцы.
Остря, как быстрые ножи,
мелькают над землей стрижи,
они уведомляют писком,
что подобны дождевым запискам.
Малинник зеленеет рьяно
от девичьих дум затаенных.
Из непроглядного бурьяна
выползают два пса влюбленных.
Треща, телеги по дороге валят,
отодвинулась от амбара баня,
и стайки капелек, прозрачных дьяволят,
запрыгали, по стеклам барабаня.
И вот как пошло тормошить да трясти,
как пошло лететь вверх тормашками,
и Волга барашками против шерсти,
а весла и руки не в силах грести,
и луг забегал ромашками,
по берегу бегает, рвет волоса,
а страсть разыгралась и бьет в паруса,
воды целина раскопана.
Плывет, словно лапчатый гусь, пароход,
колеса гогочут, а он ревет,
и дверь на балкон выступает вперед,
и хочет сорваться со скоб она.
Как всё разворочено, смято, украдено,
размякло, набрякло, намокло!
И неба слепая Эдипова впадина
ждет своего Софокла.
Как всё разворовано! Сколько наплакано!
Уже последний сад ворошат,
и в уши, мохнатые как у диакона,
лохматые тучи, врываясь, шуршат
и влагою жизни дышат и хвалятся.
Гром ахнет то спереди, то позади.
Поверишь ли, въяве яблоки валятся,
и ливень счастья проснулся в груди.
Зажав всю махину пейзажа в кулак,
смешав все узоры на нем и разводы,
сломав отраженья в воде, как дурак
стою посреди набежавшей внезапно природы
и вижу села расписные клочки,
обрывки листочков, дороги отрывки…
Всё прется, треща, в окна, в очки
сквозь сладкое зренье, густое как сливки.
Всё прется, ломаясь, то впрямь, то бочком,
то рявкнет и стукнет по раме,
то рвется на волю парами,
то дымом левкоев, а то табачком
играет и шутит с ноздрями.
И воздух как летнее платье измят,
и сад не зря назревает:
ведь в кои-то веки левкои дымят
и слух на дожде прозревает,
ведь в кои-то веки и капли и дрожь,
и веки и губы распухли,
ведь в кои-то веки живешь и растешь
и настежь застегнутый дом распахнешь,
не зная, в Зрение, в Слух ли.
Я рвусь, как покинутый бурею дом,
за нею, растрепанной, следом
и рад, что под божеский град не ведом,
что всё существует навзрыд и с трудом,
что мне рай в природе неведом.
Листвою ли душу мне оплели
в годину слез и затменья,
иль зелье волшебное в травах нашли,
иль новые земли нашлись у Земли,
иль сдуру меня возвели в короли,
но встанет то рядом, то грянет вдали
мне радостный грохот сомненья.

16 мая 1934 – 24 мая 1941