Я сон, как блев, из недр своих исторг. Не обморок – о нет! – со мной случился. Как некогда провидец Сведенборг, я заживо в дремучий ад спустился. (Ученый уверял, что, будучи в аду, сидел у Сатаны в большом заду. Со мною было, может быть, похуже.) Багровым Цербером язык-неповорот валялся в сонной слюнной луже. Пеньки зубов, печальные гнилуши, скрипели. Ад разинул рот. Как лакомый кусок, шматину сала, меня жевало, и в слюне купало, и с челюсти на челюсть как попало и перекидывало, и бросало. Я думал было – ноги протяну, ан протянул, да в глубину и проскользнул по пищеводу в вонючий, грузно дышащий мешок, где тьма кромешная комков и крошек, где капли слизи – мерзостный горошек – росли на стенках. И в кишок витиеватые вошел я ходы – в премудрое строение природы. Канализационная труба пред этим чудищем наивна и груба. Кишки сжимались, словно кулаки, кривились и самих себя давили, и чавкали, и норовили червями уползти из грешной гнили, и совершали с помощью гаустрации пищеварительные операции. Там не измерить муку на вершки, там пытка адская не менее аршина. Как тучная свинья, давилась мной брюшина, и шевелились адские кишки. И захотелось вдруг попасть домой хотя бы по кишке прямой. И я уверовал, что адская машина работает всегда на всем ходу. Как Сведенборг, я побывал в аду.
