I О коршун, упавший, как сердце, навзрыд! О сонные камни ударилось эхо, слезою грохочет и в пропасть летит, как в обморок темный, в сознанья прореху. В безумном зияньи ума, в глубине нам ночи ковали в предсмертном провале, и солнцем клянусь, что на крутизне нам сердце в каменьях и перьях взрывали, и розовым пухом зари, и крылом коричневых скал в лиловатом тумане валили вершины, как домы, на слом, когтями и клювом клялись на вулкане. Я черствые камни в мученьях грызу, я досуха взорами море повытер. Бросаю на ветер, за тучу, в грозу я имя твое, о проклятый Юпитер!
II Я знаю: ты здесь, нелюдим! Ты хочешь свирепой пищи. Столетний, корявый дым суетится в твоем жилище. Ты жжешь эти травы дотла, – не верю в твою науку сидеть, наклонясь у котла, мешая горе и скуку. Кипит, свирепея, оно. А пропасть – глубоким порезом, и, чувствуя твердое дно, оковано море железом. Суровы твой хлеб и чеснок, и честен твой стол ненавистный. О горе, бьющее с ног! О, скуки отвар темнолистный! Ты хвалишь, хозяин хромой, свое пустынное место. Дом дыма – дом этот – мой, кузнечный замок Гефеста.
