Помню я: бывало, няня, Долго сидя за чулком, Молвит: "Баловень ты, Ваня, Все дурачишься с котом. Встань, подай мою шубейку; Что-то холодно, дрожу... Да присядь вот на скамейку, Сказку длинную скажу". И старушка с расстановкой До полночи говорит. С приподнятою головкой Я сижу. Свеча горит. Петухи давно пропели. Поздно. Тянется ко сну... Где-то дрожки прогремели... И под говор я засну. Сон покоен. Утром встанешь - Прямо в садик... Рай земной! Песни, говор... А как глянешь На росинки - сам не свой! Чуть сорока защекочет - Понимаешь, хоть молчишь, Упрекнуть она, мол, хочет, "Здравствуй, Ваня! Долго спишь!" А теперь ночной порою На груди гора лежит: День прожитый пред тобою Страшным призраком стоит. Видишь зла и грязи море, Племя жалкое невежд, Униженье, голод, горе, Клочья нищенских одежд. Пот на пашнях за сохами, Пот в лесу аа топором, Пот на гумнах за цепами, На дворе и за двором. Видишь горькие потери, Слезы падшей красоты И затворенные двери Для убитой нищеты... И с тоскою ждешь рассвета, Давит голову свинец. О, когда же горечь эта Вся исчезнет наконец!1
