Как облака, корова за коровой ползут по улице, увешаны росой. А бестолковый мир большеголовый расставил ноги и стоит босой. До пупа чуть доходит рубашонка. Он всё забыл. Его давно влекут божественная дудка пастушонка и всем селом врученный кнут. И стадо, хмарной нависая массой, вступает в тихую страну ракит. А белобрысый мир, сопливый и чумазый, не чует ног, что искривил рахит. Земля на двух ногах! Ребяческий колоссец! Homunculus! Уродец дорогой! …Колосья тощие чересполосиц, колодец черствый с тухлою водой. Огромный глобус в страшной золотухе, в коростах гор, в парше материков. …Видать, ошиблись бабки-повитухи и не сбылись надежды стариков! Ребячий мир! Ты сядешь на карачки. Одни глаза чисты, как легкие ручьи. Но всё равно люблю твои болячки, чесотку нежную, и сыпь, и лишаи. На корточках и без порток, старея, ты с завистью следишь за пастухом в последней деревушке Эмпирея, в углу медвежьем, на лугу сухом. Земля накрыта скатертью столовой, и много соли – только хлеба нет. И вот, озябнув, мир большеголовый испуганно глядит на белый свет.
