Сергей ПетровОДА МОСКВЕ

I
Ты была монашкой бледнолицей,
девкою дворовою простой,
нищенкой да сирою вдовицей,
этакой казанской сиротой,
то ли богомолкою недужной
иль бесчестною женою мужней.
На румяной зорьке под хмельком
по морозцу шагом полупьяным
шла ты и махала сарафаном,
утирая сопли рукавом.
II
Ползали по грязи колымаги,
топоры гремели, тяжелы.
С клекотом слетались на бумаги
жадные Ивановы орлы…
Хмурилась и становилась старше,
крест неся и посох патриарший
да кулак расправы и судов.
Темный град слепцов и полузрячих,
яростных ярыжек и подьячих,
пирогов горячих да блинов.
III
Не кули во каменном амбаре –
бороды висят наперевес,
сели кряду кряжами бояре,
и шумел мохнатых шапок лес.
Спорами усердны, не трудами,
долгими кивали бородами,
и, юродствуя, текла молва.
Отпуская вольным и невольным,
бестолковым зыком колокольным
исходила древле ты, Москва.
IV
Сколько было выплакано боли,
сколько обагрило плаху слез,
и гадали о далекой доле
под молитвы и под скрип колес.
Мельница молола, ворожили,
глядя в омут заговора жили.
Сколько раз свергался гром с небес,
сколько раз вручали Богу души,
но в траву и в шерсть зарылись уши,
и немел глухих соборов лес.
V
Но в стропилах прокатилось эхо,
ропот шел: "Быть горю да беде!"
В час, как шла за Яузой потеха,
шли пиры в Кукуйской слободе.
Под эгидой дерзости монаршей
в галлионы превратились баржи.
Был указ и крепок и высок:
то не пахарь хмурый с трудным плугом –
кони выволакивали цугом
расписной прадедовский возок.
VI
А потом ты, видно, овдовела
и, отведав горестной кутьи,
в горнице купчихою засела
распивать горячие чаи,
и, старея кротко понемногу,
мылась в бане и молилась Богу,
спицами в дремоте шевеля.
Слушая со скуки богомолку,
начинала класть ты втихомолку
карты на чужого короля.
VII
Выпала замасленная карта:
поздняя дороженька. И вот
Клия, спотыкаясь, Бонапарта
в горницу кремлевскую ведет.
Пировать в кремлевские палаты
всей Европой повалили сваты.
Что ж! В веселье, право, несть греха.
Жениху бы надо честь да место,
но, обидой запылав, невеста
убежала прочь от жениха.
VIII
А потом, собрав слепые силы,
как во дни Ивана Калиты,
до порога с честью чрез могилы
чужеземца проводила ты.
И опять, торговка иль купчиха,
ты сидела набожно и тихо
и слезам не верила опять.
Клад народный хоронила в яме,
с блудными бранилась сыновьями,
дабы в час гремучий их обнять.
––––––––––
Ты прошла по рытвинам столетий
в скрипе дыб, через пожар и дым,
словно Вечность в золотой карете,
ты, наш третий и последний Рим.

3 июня 1939 – 25 августа 1942