Я усумняюсь. Пристальные львиные слова глядят, и каждое – зубастый заголовок. У тел их тысячи изгибов и уловок, в дремучей гриве затерялась голова. Как несмысленыши-котята затаясь, сперва они хотят играть с душою, как с бумажкой, потом, вытягивая когти лапы тяжкой, взрослеют. Мысли густы, как трава, где вещь ползет смешной и вшивою букашкой. И каждый звук – как зуб, и каждый смысл – что коготь. Все пробуют предмет колоть и болью трогать, чтоб он об имени своем от муки завопил и с воем сорвался с орбиты крестной. В клещи, и в клювы, и в тиски словами взяты вещи, идет звериная игра гвоздей, крючков и пил. Я, плотник, вижу крохотных вещей страданья в зверинце, где рычат их наименованья.
