Не мудрствую лукаво над сущностью земной, и в облаках какао дымится предо мной. Подслащенную горечь я, обжигаясь, пью. А друг любезный Зорич подобен соловью: закатывает трели и глазки к потолку, а я лишь еле-еле: тю-тю, фью-фью, ку-ку. И ногу, как поленце, я на весу держу. Как выкинуть коленце, ума не приложу. А Зорич вечно свежий, попавшись к песне в плен, выводит грустно те же двунадесять колен.
