Деревья толпятся, как тучи, и давка, и пыль. Голова – как сама не своя. И вот начинается шумная лавка, где лето полощется, как кисея. Кисейное лето. Кисельное время. Молочные зубки и реки в брегах с водою молочной и водами теми, что зубы ломают и вязнут в зубах. И счастье, как пряник. И месяц медовый прилип к горизонту, который глубок своей голубой и горячей основой, которую знают стрижи назубок. О Сахар Медович, прилипший к гортани! О темные вишни в вечернем вине! О сад, словно очерк былых очертаний! Герани, гортензии, тюль на окне! До боли зубной всё знакомо и мелко, а воспоминаньем – хоть пруд пруди. Вот озеро бьется – с водою тарелка, и "лодка колотится в сонной груди". Меняя, как рубль, бестолковые знаки, пейзажа кусочек желая купить, пытаюсь с отчаянья я в Пастернаке свирепое время и стих утопить. Несносна любовь ввечеру и торговля крикливых стрижей в гущине садовой. И слышится: пу дому ползает кровля и виснет, как горе, над головой. Небес бестолковая куча. Толкучка садов, птичьеглазой листвы толчея. Нет, азбучных истин не вынесть, и взбучка дождя, как содовая шипучка, нужна до зарезу. А лето – как тучка, а тучка над лавкою – как кисея.
