В облезлой тишине возникла злая Муза, бесслезная, была как лавка за стеклом. Зрачки вонзала мне булавками Медуза в глаза, и сам себе я в горле стал колом. А в голосе ее шипели злобно змеи, и, с горя одурев, стоял я перед ней, и я не узнавал моей былой камеи. Да, камень ожил так, что каменел Орфей. Наяда милая была теперь менада, но яда не было, лишь ненависть ко мне – до растерзания! Быть может, так и надо – стать гневной женщиной в облезлой тишине. И от житейского – до мерзости – конфуза мне злюку бедную до боли было жаль. Орфея своего ругмя-ругает Муза, а он ей говорит: "Ты – женщина. Ужаль!"
