Исчерпан вечер. Тихо под откос, не исчезая, едет темный воз, как Вечности махина грузовая… В огромном сне работника колхоз, во сне натруженном лежит, зевая. Урчание ль махины донеслось, в утробе ль тронулся зародыш грома? И на землю, недалеко от дома сползает небо, как лохматый воз, и, вспыхивая, сыплется солома… Взметнутся сполохи в глухом пруду и озаряют вымершие окна, и черному могучему труду слепые памятники – кучи, копны, и вавилонскую скирду. Вокруг стоит молчанье громовое, такое гробовое торжество, как будто бы себя же самого я причел к немому имени его. Но нету ничего наперечет, и кажется, что речка не течет. В нутре у затонувшего колодца не булькнет, с неба капля не сорвется, ни с век слеза, ни с яблонь горький плод. В пруду вовеки не убудет вод. Так мне теперь почудилось, и вот я всё считаю, вольный счетовод. Ползет, как воз, соломенная Вечность… Из хат ни дым, ни добрый сон нейдет. О теплый сон, великий доброхот! И верю нынче в Чисел безупречность в конторской книге с надписью "Исход".
