Говорят – как пишется в дебрях канцелярии: российская ижица на итальянской арии. Город, город! пощади, куда плывешь во мгле ты? Оперы и площади, сани и кареты? Выберусь из лирики к дому поскорей! О, мыльные пузырики зыбких фонарей! Легкие, молочные, словно детский лепет… А вокруг подстрочные тени ветер лепит. Ты мое позорище, страсть к веселым высям… А снег – сплошное сборище голубков и писем. И, склонясь у ящика в позе нежной смерти, – знаю я, – твоя щека дремлет на конверте. Пишут мне, что якобы всё вокруг – туманы, что те, кто в шубах, – Якобы Вассерманы, что весь город спутался, стал в шагах неверен, что в меха закутался башмачок Венерин. И холод – как помешанный на одной идее: зачем, в окне развешаны, не зябнут орхидеи? Пишут мне, что опыта всей души не станет на эту ночь из топота и цокота в тумане. Так в кроватку чинную джентльменом лягте! Кой же черт причиною в этом сонном факте? Вы утра не осудите, что к постели вашей поднесут в сосудике с мутной простоквашей.
