Ты будто бы церковка, словно звенят колокольчики, – и – и холит любовно поповна вседневно листочки твои. Живи-ка себе, не печалься! Идет от обедни народ. На волнах романса и вальса гитара, как лодка, плывет. О, сколько и блесков, и сверков мелькает на светлом окне! И ты, и поповна, и церковь – вы троицей кажетесь мне. Ей в Троицу солнце дерзило, сулило любовнейших благ, и семинаристы-верзилы откашливаются в кулак. Смущенно глядят лоботрясы, в жестокий их кинуло жар от батиной шелковой рясы, от дочкиных розовых чар. Сияет дородный, подовый в улыбке румяной пирог, и грузно сапог стопудовый во прах попирает порог. Что щеки, блестят голенища. Такого в дугу не согнуть! А мнется, как будто ленища притворе еще раз шагнуть. Остался в ушах от обедни чуть слышный малиновый звон, и вот поднимаются бредни: поповна! О сдобный сей сон, который приснился намедни… Ох, праздничный сбудется сон, и сплетни, и плутни, и бредни, в ушах оглушительный звон. Какая же пропасть напраслин! Радушья какая же тьма! Пирог и улыбчат, и маслян, лишит языка и ума. Кому же достанется тук сей, кто в битве развеет врагов за царство гераней и фуксий, подушек, перин, пирогов?
