Домики забрызганы садами. Разметался жаркий городок. Лето валит синими клубами, день, как девичьи глаза, глубок. За приметой тянется примета… В паутинках яблони цветут. Раскраснелось кухонное лето, серафимы белые поют. В бурной меди варится варенье. Серафимы колют рафинад. И, как в день последний сотворенья, встал торжественный воскресный сад. Липнет день в прекрасных белых крошках сахарного счастья и любви, и на шустрых желтеньких дорожках, как горох, стрекочут воробьи. В небе чистом, медленном, глубоком облака веселые гостят, и тихонько, улыбаясь боком, сухонькие домики грустят. Только грусти каждого предмета нынче пасть в ладонь не суждено. Ласточка – воздушная примета – вместе с облаком летит в окно. Еще дышат сонные подушки, а уже, губами шевеля, всё гадают робкие старушки на бубнового былого короля. И от легкой голубой обедни девушки-безбрачницы идут. Всё бесплотно в этот день последний, колокольни белые поют. Домики! Старушки-вековуши! Я, проснувшись, грешник, опишу ль, как доходит человеку в уши утром звон обеден и кастрюль.
