Николай НекрасовДЕДУШКА
(Посвящается З-н-ч-е)...
(Посвящается З-н-ч-е)
I
Раз у отца, в кабинете,
Саша портрет увидал,
Изображён на портрете
Был молодой генерал.
"Кто это? — спрашивал Саша. —
Кто?.." — "Это дедушка твой". —
И отвернулся папаша,
Низко поник головой.
"Что же не вижу его я?"
Папа ни слова в ответ.
Внук, перед дедушкой стоя,
Зорко глядит на портрет:
"Папа, чего ты вздыхаешь?
Умер он… жив? говори!"
— "Вырастешь, Саша, узнаешь".
— "То-то… ты скажешь, смотри!.."
II
"Дедушку знаешь, мамаша?" —
Матери сын говорит.
"Знаю", — и за руку Саша
Маму к портрету тащит,
Мама идёт против воли.
"Ты мне скажи про него,
Мама! недобрый он, что ли,
Что я не вижу его?
Ну, дорогая! ну, сделай
Милость, скажи что-нибудь!"
— "Нет, он и добрый и смелый,
Только несчастный". — На грудь
Голову скрыла мамаша,
Тяжко вздыхает, дрожит —
И зарыдала… А Саша
Зорко на деда глядит:
"Что же ты, мама, рыдаешь,
Слова не хочешь сказать!"
— "Вырастешь, Саша, узнаешь.
Лучше пойдём-ка гулять…"
III
В доме тревога большая.
Счастливы, светлы лицом,
Заново дом убирая,
Шепчутся мама с отцом.
Как весела их беседа!
Сын подмечает, молчит.
"Скоро увидишь ты деда!" —
Саше отец говорит…
Дедушкой только и бредит
Саша, — не может уснуть:
"Что же он долго не едет?.."
— "Друг мой! Далёк ему путь!"
Саша тоскливо вздыхает,
Думает: "Что за ответ!"
Вот наконец приезжает
Этот таинственный дед.
IV
Все, уж давно поджидая,
Встретили старого вдруг…
Благословил он, рыдая,
Дом, и семейство, и слуг,
Пыль отряхнул у порога,
С шеи торжественно снял
Образ распятого бога
И, покрестившись, сказал:
"Днесь я со всем примирился,
Что потерпел на веку!.."
Сын пред отцом преклонился,
Ноги омыл старику;
Белые кудри чесала
Дедушке Сашина мать,
Гладила их, целовала,
Сашу звала целовать.
Правой рукою мамашу
Дед обхватил, а другой
Гладил румяного Сашу:
"Экой красавчик какой!"
Дедушку пристальным взглядом
Саша рассматривал, — вдруг
Слёзы у мальчика градом
Хлынули, к дедушке внук
Кинулся: "Дедушка! где ты
Жил-пропадал столько лет?
Где же твои эполеты,
Что не в мундир ты одет?
Что на ноге ты скрываешь?
Ранена, что ли, рука?.."
— "Вырастешь, Саша, узнаешь.
Ну, поцелуй старика!.."
V
Повеселел, оживился,
Радостью дышит весь дом.
С дедушкой Саша сдружился,
Вечно гуляют вдвоём.
Ходят лугами, лесами,
Рвут васильки среди нив;
Дедушка древен годами,
Но ещё бодр и красив,
Зубы у дедушки целы,
Поступь, осанка тверда,
Кудри пушисты и белы,
Как серебро борода;
Строен, высокого роста,
Но как младенец глядит,
Как-то апостольски просто,
Ровно всегда говорит…
VI
Выйдут на берег покатый
К русской великой реке —
Свищет кулик вороватый,
Тысячи лап на песке;
Барку ведут бечевою,
Чу, бурлаков голоса!
Ровная гладь за рекою —
Нивы, покосы, леса.
Лёгкой прохладою дует
С медленных, дремлющих вод…
Дедушка землю целует,
Плачет — и тихо поёт…
"Дедушка! что ты роняешь
Крупные слёзы, как град?.."
— "Вырастешь, Саша, узнаешь!
Ты не печалься — я рад…"
VII
Рад я, что вижу картину
Милую с детства глазам.
Глянь-ка на эту равнину —
И полюби её сам!
Две-три усадьбы дворянских,
Двадцать господних церквей,
Сто деревенек крестьянских
Как на ладони на ней!
У лесу стадо пасётся —
Жаль, что скотинка мелка;
Песенка где-то поётся —
Жаль — неисходно горька!
Ропот: "Подайте же руку
Бедным крестьянам скорей!"
Тысячелетнюю муку,
Саша, ты слышишь ли в ней?..
"Надо, чтоб были здоровы
Овцы и лошади их,
Надо, чтоб были коровы
Толще московских купчих, —
Будет и в песне отрада,
Вместо унынья и мук.
Надо ли?" — "Дедушка, надо!"
— "То-то! попомни же, внук!.."
VIII
Озими пышному всходу,
Каждому цветику рад,
Дедушка хвалит природу,
Гладит крестьянских ребят.
Первое дело у деда
Потолковать с мужиком,
Тянется долго беседа,
Дедушка скажет потом:
"Скоро вам будет не трудно,
Будете вольный народ!"
И улыбнётся так чудно,
Радостью весь расцветёт.
Радость его разделяя,
Прыгало сердце у всех.
То-то улыбка святая!
То-то пленительный смех!
IX
"Скоро дадут им свободу, —
Внуку старик замечал: —
Только и нужно народу.
Чудо я, Саша, видал:
Горсточку русских сослали
В страшную глушь, за раскол,
Волю да землю им дали;
Год незаметно прошёл —
Едут туда комиссары,
Глядь — уж деревня стоит,
Риги, сараи, амбары!
В кузнице молот стучит,
Мельницу выстроят скоро.
Уж запаслись мужики
Зверем из тёмного бора,
Рыбой из вольной реки.
Вновь через год побывали,
Новое чудо нашли:
Жители хлеб собирали
С прежде бесплодной земли.
Дома одни лишь ребята
Да здоровенные псы;
Гуси кричат, поросята
Тычут в корыто носы…"
X
Так постепенно в полвека
Вырос огромный посад —
Воля и труд человека
Дивные дивы творят!
Всё принялось, раздобрело!
Сколько там, Саша, свиней,
Перед селением бело
На полверсты от гусей;
Как там возделаны нивы,
Как там обильны стада!
Высокорослы, красивы
Жители, бодры всегда,
Видно — ведётся копейка!
Бабу там холит мужик:
В праздник на ней душегрейка —
Из соболей воротник!
XI
"Дети до возраста в неге,
Конь — хоть сейчас на завод —
В кованой, прочной телеге
Сотню пудов увезёт…
Сыты там кони-то, сыты,
Каждый там сыто живёт,
Тёсом там избы-то крыты,
Ну уж зато и народ!
Взросшие в нравах суровых,
Сами творят они суд,
Рекрутов ставят здоровых,
Трезво и честно живут,
Подати платят до срока,
Только ты им не мешай".
— "Где ж та деревня?" — "Далёко,
Имя ей: Тарбагатай,
Страшная глушь, за Байкалом…
Так-то, голубчик ты мой,
Ты ещё в возрасте малом,
Вспомнишь, как будешь большой…"
XII
"Ну… а покуда подумай,
То ли ты видишь кругом:
Вот он, наш пахарь угрюмый,
С тёмным, убитым лицом:
Лапти, лохмотья, шапчонка,
Рваная сбруя; едва
Тянет косулю клячонка,
С голоду еле жива!
Голоден труженик вечный,
Голоден тоже, божусь!
Эй! отдохни-ка, сердечный!
Я за тебя потружусь!"
Глянул крестьянин с испугом,
Барину плуг уступил,
Дедушка долго за плугом,
Пот отирая, ходил;
Саша за ним торопился,
Не успевал догонять:
"Дедушка! где научился
Ты так отлично пахать?
Точно мужик, управляешь
Плугом, а был генерал!"
— "Вырастешь, Саша, узнаешь,
Как я работником стал!"
XIII
Зрелище бедствий народных
Невыносимо, мой друг,
Счастье умов благородных
Видеть довольство вокруг.
Нынче полегче народу:
Стих, притаился в тени
Барин, прослышав свободу…
Ну, а как в наши-то дни!
* * *
Словно как омут, усадьбу
Каждый мужик объезжал.
Помню ужасную свадьбу,
Поп уже кольца менял,
Да на беду помолиться
В церковь помещик зашёл:
"Кто им позволил жениться?
Стой!" — и к попу подошёл…
Остановилось венчанье!
С барином шутка плоха —
Отдал наглец приказанье
В рекруты сдать жениха,
В девичью — бедную Грушу!
И не перечил никто!..
Кто же имеющий душу
Мог это вынести?.. кто?
XIV
Впрочем, не то ещё было!
И не одни господа,
Сок из народа давила
Подлых подьячих орда.
Что ни чиновник — стяжатель,
С целью добычи в поход
Вышел… а кто неприятель?
Войско, казна и народ!
Всем доставалось исправно.
Стачка, порука кругом:
Смелые грабили явно,
Трусы тащили тайком.
Непроницаемой ночи
Мрак над страною висел…
Видел — имеющий очи
И за отчизну болел.
Стоны рабов заглушая
Лестью да свистом бичей,
Хищников алчная стая
Гибель готовила ей…
XV
Солнце не вечно сияет,
Счастье не вечно везёт:
Каждой стране наступает
Рано иль поздно черёд,
Где не покорность тупая —
Дружная сила нужна;
Грянет беда роковая —
Скажется мигом страна.
Единодушье и разум
Всюду дадут торжество,
Да не придут они разом,
Вдруг не создашь ничего, —
Красноречивым воззваньем
Не разогреешь рабов,
Не озаришь пониманьем
Тёмных и грубых умов.
Поздно! Народ угнетённый
Глух перед общей бедой.
Горе стране разорённой!
Горе стране отсталой!..
Войско одно — не защита.
Да ведь и войско, дитя,
Было в то время забито,
Лямку тянуло кряхтя…
XVI
Дедушка кстати солдата
Встретил, вином угостил,
Поцеловавши как брата,
Ласково с ним говорил:
"Нынче вам служба не бремя —
Кротко начальство теперь…
Ну, а как в наше-то время!
Что ни начальник, то зверь!
Душу вколачивать в пятки
Правилом было тогда.
Как ни трудись, недостатки
Сыщет начальник всегда:
„Есть в маршировке старанье,
Стойка исправна совсем,
Только заметно дыханье…"
Слышишь ли?.. дышат зачем!"
XVII
"А не доволен парадом,
Ругань польётся рекой,
Зубы посыплются градом,
Порет, гоняет сквозь строй!
С пеною у рта обрыщет
Весь перепуганный полк,
Жертв покрупнее поищет
Остервенившийся волк:
„Франтики! подлые души!
Под караулом сгною!"
Слушал — имеющий уши,
Думушку думал свою.
Брань пострашней караула,
Пуль и картечи страшней…
Кто же, в ком честь не уснула,
Кто примирился бы с ней?.."
— "Дедушка! ты вспоминаешь
Страшное что-то?.. скажи!"
— "Вырастешь, Саша, узнаешь,
Честью всегда дорожи…
Взрослые люди — не дети,
Трус — кто сторицей не мстит!
Помни, что нету на свете
Неотразимых обид".
XVIII
Дед замолчал и уныло
Голову свесил на грудь.
"Мало ли, друг мой, что было!..
Лучше пойдём отдохнуть".
Отдых недолог у деда —
Жить он не мог без труда:
Гряды копал до обеда,
Переплетал иногда;
Вечером шилом, иголкой
Что-нибудь бойко тачал,
Песней печальной и долгой
Дедушка труд сокращал.
Внук не проронит ни звука,
Не отойдёт от стола:
Новой загадкой для внука
Дедова песня была…
XIX
Пел он о славном походе
И о великой борьбе;
Пел о свободном народе
И о народе-рабе;
Пел о пустынях безлюдных
И о железных цепях;
Пел о красавицах чудных
С ангельской лаской в очах;
Пел он об их увяданьи
В дикой, далёкой глуши
И о чудесном влияньи
Любящей женской души…
О Трубецкой и Волконской
Дедушка пел — и вздыхал,
Пел — и тоской вавилонской
Келью свою оглашал…
"Дедушка, дальше!.. А где ты
Песенку вызнал свою?
Ты повтори мне куплеты —
Я их мамаше спою.
Те имена поминаешь
Ты иногда по ночам…"
— "Вырастешь, Саша, узнаешь —
Всё расскажу тебе сам:
Где научился я пенью,
С кем и когда я певал…"
— "Ну! приучусь я к терпенью!" —
Саша уныло сказал…
XX
Часто каталися летом
Наши друзья в челноке,
С громким, весёлым приветом
Дед приближался к реке:
"Здравствуй, красавица Волга!
С детства тебя я любил".
— "Где ж пропадал ты так долго?" —
Саша несмело спросил.
"Был я далёко, далёко…"
— "Где же?.." Задумался дед.
Мальчик вздыхает глубоко,
Вечный предвидя ответ.
"Что ж, хорошо ли там было?"
Дед на ребёнка глядит:
"Лучше не спрашивай, милый!
(Голос у деда дрожит.)
Глухо, пустынно, безлюдно,
Степь полумёртвая сплошь.
Трудно, голубчик мой, трудно!
По году весточки ждёшь,
Видишь, как тратятся силы —
Лучшие божьи дары,
Близким копаешь могилы,
Ждёшь и своей до поры…
Медленно-медленно таешь…"
— "Что ж ты там, дедушка, жил?.."
— "Вырастешь, Саша, узнаешь!"
Саша слезу уронил…
XXI
"Господи! слушать наскучит!
„Вырастешь!" — мать говорит,
Папочка любит, а мучит:
„Вырастешь", — тоже твердит!
То же и дедушка… Полно!
Я уже выроc — смотри!..
(Стал на скамеечку чёлна.)
Лучше теперь говори!.."
Деда целует и гладит:
"Или вы все заодно?.."
Дедушка с сердцем не сладит,
Бьётся как голубь оно.
"Дедушка, слышишь? хочу я
Всё непременно узнать!"
Дедушка, внука целуя,
Шепчет: "Тебе не понять.
Надо учиться, мой милый!
Всё расскажу, погоди!
Пособерись-ка ты с силой,
Зорче кругом погляди.
Умник ты, Саша, а всё же
Надо историю знать
И географию тоже".
— "Долго ли, дедушка, ждать?"
— "Годик, другой, как случится".
Саша к мамаше бежит:
"Мама! хочу я учиться!" —
Издали громко кричит.
XXII
Время проходит. Исправно
Учится мальчик всему —
Знает историю славно
(Лет уже десять ему),
Бойко на карте покажет
И Петербург, и Читу,
Лучше большого расскажет
Многое в русском быту.
Глупых и злых ненавидит,
Бедным желает добра,
Помнит, что слышит, что видит…
Дед примечает: пора!
Сам же он часто хворает,
Стал ему нужен костыль…
Скоро уж, скоро узнает
Саша печальную быль…1
30 июля — август 1870
1Печатается по Ст 1873, т. III, ч. 5, с. 171–195, с исправлением опечатки в ст. 317 по черновому автографу и первой публикации я восстановлением ст. 346–349 по черновому автографу.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1870, № 9 (выход в свет — 15 сент. 1870 г.), с. 241–254, без даты, с подписью: "Н. Некрасов" (перепечатано: Ст 1873, ч. 5, с. 165–189, где в оглавлении названо: "Дедушка, поэма (1857 год),").
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1873, т. III, ч. 5, с датой: "1870".
Черновой автограф, карандашом, с датой: "30 июля/8 авг<ус-та 1870>" — ГБЛ, ф. 195, оп. I, № 5748, л. 1–8. Обнаружен и впервые описан К. И, Чуковским (Известия, 1926, 8 ноября, № 276), Судя по этому автографу, произведение первоначально состояло из двух частей. Первая часть, обозначенная цифрой I, включала главки I–VIII (с нумерацией арабскими цифрами) и главку IX (без номера), продолжением которой служили наброски к главке X. Последовательность главок соответствовала окончательной. Во вторую часть, обозначенную цифрой "2", входили главки X–XIII (первые две не нумерованы, две последние под цифрами "3", "4") и XVI–XXII с нумерацией "5, 6, 7, 8, 9, 10", причем главки XIX и XX были объединены под номером "8". Главок XIV–XV в черновом автографе не было, в остальном последовательность главок в этой части соответствовала окончательной. Повторяющаяся нумерация главок двух частей и неверная позднейшая (архивная) нумерация листов автографа послужили причиной ошибочного толкования первоначальной композиции поэмы рядом исследователей — А. Я. Максимовичем, Л. А. Розановой, К. Ф. Бикбулатовой (см. об этом в комментарии С. А. Рейсера к поэме "Дедушка" — ПССт 1967, т. II, с. 652–653). Последовательность заполнения листов автографа установлена С. А. Рейсером в указание 2 работе. Некрасов заполнял листы таким образом (указывается архивная нумерация листов): 1, 1 об., 2, 2 об., 7, 5, 5 об., 6, 6 об., 3, 3 об., 4, 7 об., 8 об.; л. 4 об. остался чистым, на л. 8 находятся наброски к главкам IV, V, VIII (см.: Другие редакции и варианты, с. 338–344).
Как сообщает К. Ф. Бикбулатова, К. И. Чуковский рассказывал ей, что в конце 1920-х гг. видел, кроме указанного чернового автографа, еще два позднейших варианта поэмы, один из которых был, по его мнению, автографом Некрасова. Он был написан чернилами и не содержал отрывка "Взрослые люди не дети…" (см.: Вопросы изучения русской литературы XI–XX веков. М.-Л., 1958, с. 324). В настоящее время местонахождение этого автографа не установлено.
Известна корректура "Отечественных записок" с пометами цензора и пояснениями В. М. Лазаревского — ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 2, № 3.
Датируется периодом между 8 августа и 15 сентября (датой выхода в свет № 9 "Отечественных записок") 1870 г.
Посвящена поэма З-н-ч-е, т. е. Зинаиде Николаевне Некрасовой (Ф. А. Викторовой), гражданской жене Некрасова (подробно о ней см.: Ломан О. В. Зинаида Николаевна Некрасова — жена и друг поэта. — Некр. сб., VI, с. 60–84). В посмертном издании (Ст 1879, т. II) сестра поэта А. А. Буткевич вопреки воле автора сняла посвящение (ЛН, т. 53–54, с. 177, 179).
"Дедушка" — одно из первых в русской литературе больших произведений о декабристах, открывающее цикл декабристских поэм Некрасова.
Интерес к декабризму у Некрасова впервые нашел отражение в стихотворении "Поэт и гражданин" (1856) и в поэме "Несчастные" (начата в 1856 г.). Декабристская тема в "Дедушке" непосредственно связана с проблемами, стоявшими перед демократическим движением на рубеже 1870-х гг. (итоги реформы 1861 г., пути и средства революционной борьбы, роль народа в пстории, тип революционного руководителя), с зарождением народничества. Идея преемственности революционной борьбы — ведущая в "Дедушке". Вопросы, поставленные в поэме, Некрасов в какой-то мере пытался решить еще в "Притче" (июнь 1870 г.). Герой "Дедушки" — декабрист, вернувшийся в числе немпогих уцелевших из сибирской ссылки в 1856 г. Прототипом его, как принято считать, послужил князь С. Г. Волконский (1788–1865). По мнению Ю. В. Лебедева, "непосредственным творческим импульсом" к созданию поэмы послужила книга С. В. Максимова "Ссылка и тюрьма" (СПб., 1862), где впервые описан быт декабристов в Сибири (см.: Лебедев Ю. В. С. В. Максимов и Н. А. Некрасов. — РЛ, 1982, № 2, с. 134–135). В работе над поэмой Некрасов использовал воспоминания декабристов и их современников, в частности "Записки декабриста" барона А. Е. Розена, Лейпциг, 1870 (в главках о Тарбагатае), некрологи С. Г. Волконского в газете "День" от 11 декабря 1865 г. и в "Колоколе" от 3 (15) января 1866 г., л. 212 (автор П. Долгоруков, вступительная заметка А. И. Герцена), устные рассказы сына декабриста М. С. Волконского, а также знакомую ему еще до ее выхода книгу С. В. Максимова "Сибирь и каторга", т. I, СПб., 1871 (см.: РЛ, 1982, № 2, с. 137). Как показывают новейшие исследования, образ "дедушки" носит собирательный характер, в нем объединены индивидуальные черты разных деятелей декабристского движения. "Присвоив „дедушке" ряд черт Волконского — вид „патриарха", генеральский чин, мягкость в незлобивость характера, любовь к общению с мужиками, ребятишками, звавшими его дедушкой, — пишет Р. Б. Заборова, — Некрасов придал своему герою мастерское знание ремесел и хлебопашества, дар песнопения, а главное, страстность и горячность обличений и революционную непримиримость, отличавшие Михаила Бестужева" (РЛ, 1973, № 4, с. 129). Запоздалое прибытие в Петербург летом 1869 г. М. А. Бестужева, сохранившего свой революционный темперамент, знакомство Некрасова (через М. И. Семевского) с содержанием его "Записок" стимулировало, по обоснованному предположению Р. Б. Заборовой, реализацию замысла поэмы "Дедушка" (там же, с. 130).
В работе Некрасова над образом старого декабриста ощущается тенденция возвысить его, придать "дедушке" черты библейского героя-мученика, близкого в то же время идеалам зарождающегося народничества (подробнее об этом см.: Бикбулатова К. Ф. Поэма Н. А. Некрасова "Дедушка" (1870). — В кн.: Историко-литературный сборник. М.-Л., 1957, с. 103–104). Вынужденный исключить из окончательного варианта наиболее острые ст. 346–349, автор в то же время усилил политическое звучание поэмы главками XIV–XV. Посылая 9-10 апреля 1872 г. "Княгиню Трубецкую" В. М. Лазаревскому и предвидя цензурные препятствия, Некрасов сопоставлял ее с "Дедушкой": "…этот дед в сущности резче, ибо является одним из действительных деятелей <…> и притом выведен нераскаявшимся, т. е. таким же, как был".
Поэма проходила цензуру не без трудностей. Как вспоминал Некрасов в том же письме, председатель Петербургского цензурного комитета А. Г. Петров "предубедил" цензурное управление против поэмы. В корректуре ЦГАЛИ отчеркнуты красным карандашом ст. 246–265, 282–285, 302–309, 317–325 и вся главка XVIII (ст. 326–345). Здесь же помета В. М. Лазаревского: "Места, отмеченные красным, цензурн<ое> управление (Похвиснев) требовало исключить, Некрасов отказался". Автору удалось отстоять поэму, она была опубликована без купюр.
Поэма была неприязненно встречена реакционной критикой. В. П. Буренин упрекал автора за то, что его герой "не стесняется повествовать младенцу о том, как в старые годы помещики пользовались своими крепостными", "говорит о стоне рабов, о свисте бичей и т. п." (СПбВ, 1870, 8 сент., № 277). С еще более резкими нападками выступил В. Г. Авсеенко. Критик возмущался тем, что поэт решился "эксплуатировать старый исторический факт", искупая тем самым "бедность поэтического творчества" и "прозаичность" (РВ, 1873, № 6, с. 916–917).
В советском некрасоведении поэма "Дедушка" порождала немало споров. Сочувствие автора зажиточному мужику, восхищение физической и духовной красотой тарбагатайцев в 1920-е гг. расценивалось как идеализация кулачества, "помесь толстовской утопии со столыпинской практикой" (см.: Горбачев Г. Е. Капитализм и русская литература. М.-Л., 1928, с. 67; Войтоловский Л. Очерки истории русской литературы XIX и XX веков. М.-Л., 1928, с. 208–209; Чуковский К. И. Рассказы о Некрасове. М., 1930, с. 178–179). Однако благополучие тарбагатайцев создано "волей и трудом" этих людей, тогда как в книге Розена в основе этого благополучия — деньги и эксплуатация беглых каторжан. Несостоятельность обвинения Некрасова в апологии кулачества доказана А. М. Еголиным (Лит. критик, 1934, № 3, с. 40–41). Расходились мнения и в оценке героя поэмы. Вслед за А. В. Амфитеатровым (Литературный альбом. Пгр., 1906), обвинявшим Некрасом в искажении образа старого декабриста библейскими характеристиками, А. Е. Ефремин писал о вынужденном выпячивании автором идеи примирения (Ефремин А. Поэт и массы. М., 1932, с. 60). Принимая этот тезис, Н. М. Гайденков предлагал исключить отрывок "Днесь я со всем примирился…" как автоцензурный вариант (Сов. книга, 1953, № 3, с. 101). С. А. Червяковский, а за ним и другие исследователи показали необоснованность этих утверждений. "Дедушка" "примирился" не с врагами, а с перенесенными им лишениями (см.: Учен. зап. Горьковского гос. под. ин-та, 1955 т. XVI, с. 36).
Сложной остается до настоящего времени проблема канонического текста "Дедушки". В Собр. соч. 1965–1967 ст. 163 напечатан впервые по черновому автографу ("Землю да волю им дали"), печатный вариант ("Волю да землю им дали") рассматривался здесь как цензурный, принятый автором, чтобы "заглушить лозунг „Земли и воли" (т. III, с. 12, 408). Та же точка зрения высказана А. М. Гаркави (см.: Гаркави А. М. Н. А. Некрасов в борьбе с царской цензурой. Калининград, 1966, с. 266). Одяако вариант "Землю да волю им дали" был зачеркнут автором уже в чертовом автографе, само же словосочетание "Земля и воля" в конце 1860-х гг. не преследовалось цензурой (см., например, книгу П. Л<илиенфольда> "Земля и воля" (СПб., 1868) и рецензию на нее в № 9 "Отечественных записок" за 1868 г., (с. 78–82)). Много споров вызвали ст. 346–349 ("Взрослые люди не дети…"). Признавая исключительное значение этих стихов, изъятых автором из окончательного текста в порядке автоцензуры, К. И. Чуковский долгое время не решался включить их в основной текст (см.: Чуковский Корней. От дилетантизма к науке. Заметки текстолога. — Нов. мир, 1954, № 2, с. 243, 250–251). В ПСС эти стихи были введены в качестве замеченного пропуска в раздел "Дополнения и поправки" (т. XII, с. 521), В ближайшем после ПСС издании (Некрасов Н. А. Соч. в 3-х т., т. II. М., 1954, с. 57) они наконец вошли в основной текст, однако в издании "Библиотеки поэта" (малая серия — Некрасов Н. А. Стихотворения, т. II. Л., 1956) были снова исключены.
Ст. 465, последний ("Саша печальную быль…"), в черненом автографе и "Отечественных записках" имел вариант: "Саша великую быль…". В двух экземплярах Ст 1873, ч. 5, принадлежавших П. А. Ефремову и хранящихся в библиотеке ИРЛИ (шифры: 48.5.3 и 18.1.2), этот первоначальный вариант восстановлен рукой владельца. Н. М. Гайденков (Сов. книга, 1953, № 3, с. 101) выражал сомнения в справедливости принятия варианта Ст 1873, а К. Ф. Бикбулатова предлагала вернуться к первоначальному варианту этого стиха как более удачному (см.: Вопросы изучения русской литературы XI–XX веков, с. 331). Автор изменил последний стих "Дедушки" из соображений художественного порядка, поэтому в настоящем издании печатается вариант, принятый в Ст 1873.
15 апреля 1929 г. в руки Д. Бедного попала старая записная тетрадь, содержащая список расширенного варианта "Дедушки" под названием "Светочи" (дополнения, рассеянные в разных местах, составляют 214 стихов). Под текстом указано имя автора: "Н. Н-въ". Известие о "радостной находке" было опубликовано в "Правде" 17 апреля, а 18 и 19 апреля там же напечатан текст "Светочей", атрибутированный Некрасову. В том же году произведение было издано отдельно (Некрасов Н. А. Светочи. Поэма с добавлением неизвестных строф. М.-Л., 1929) с предисловием Д. Бедного и послесловием А. Ефремина. А. Ефремин доказывал, что Некрасов написал "Светочи" в 1869 г., и отечал близость общественных воззрений автора "Светочей" идеологии С. Г. Нечаева.
Тетрадь, содержащая кроме "Светочей" известные и неизвестные стихи современников Некрасова, различные фольклорные, бытовые, дневниковые задней, принадлежала, но мнению Ефремина, иваново-вознесенцу Федору Самыгину (это имя стоит на лицевой стороне передней обложки тетради). Через П. Е. Щеголева записная тетрадь была передана ленинградскому судебному эксперту А. А. Салькову для научно-технического исследования давности бумаги и чернильных текстов рукописи. После двухнедельного изучения записной тетради в октябре-ноябре 1929 г. д. Д. Сальков представил заключение о том, что тетрадь изготовлена из бумаги 1870-1880-х гг., записи сделаны кампешевыми чернилами либо в 1924–1927 гг., либо, "в самом крайнем случае, после Февральской революции". Текст заключения был передан П. Е. Щеголеву, машинописная копия его сейчас находится у С. А. Рейсера. Тщательный текстологический анализ тетради был произведен С. А. Рейсером. Исследователь установил, что Некрасов не мог быть автором 214 стихов, дополняющих "Дедушку" в "Светочах". Вместе с тем он указал, что "невозможно, чтобы кто-либо, даже и с заранее обдуманным намерением, мог настолько тонко и ловко подобрать значительное количество мелких бытовых деталей и фактов 1870-х годов прошлого столетия, нуждающихся для своего вскрытия и дешифровки в сложной и кропотливой работе" (Рейсер С. А. Новооткрытые строки Некрасова. — Лит-ра и марксизм, 1929, № 6, с. 147). По мнению С. А. Рейсера, "Светочи" и другие стихи в записной тетради относятся к середине или второй половине 1870-х гг. Автором "Светочей", указыввл исследователь, мог быть революционный поэт 1870-х гг. — эпигон Некрасова.
По словам К. И. Чуковского в письме к С. А. Рейсеру от 28–29 июня 1960 г., в начале 1930-х гг. писатель А. Каменский сообщил ему, что он с неким Швецовым или Шевцовым (К. И. Чуковский точно не помнил) написали в течение двух дней "Светочи" и продали в букинистический магазин, где часто бывал Д. Бедный (содержание заключения А. А. Салькова и текст письма К. И. Чуковского опубликованы С. А. Рейсером в ПССт 1967, т. II, с. 654–655, и в его книге "Палеография и текстология нового времени", М., 1970, с. 243–245). Каменский в начале 1930 г., отрицая свою причастность к появлению "Светочей", обвинял в подделке писателя и художника Е. И. Вашкова и его отца. В это же время в защиту принадлежности "Светочей" Некрасову выступил А. Е. Ефремин (Известия ЦИК, 1930, 13 янв., № 13; Лит-ра и марксизм, 1930, № 2). "Светочи" были включены К. И. Чуковским в ПССт 1931.
"Загадка „Светочей", — писал Д. Бедный известному ивановскому краеведу И. И. Власову в 1934 г., - крайне любопытна даже при самом скептическом отношении к тому, что их писал Некрасов. Уже один тот факт, что „Светочи" территориально связаны с Некрасовым, говорит о чем-то. Странная „подделка по соседству" (цпт. по: Розанова Л. А. Н. А. Некрасов и русская рабочая поэзия. Ярославль, 1973, с. 27). В мае 1937 г. Д. Бедный передал записную тетрадь со "Светочами" И. И. Власову. В настоящее время тетрадь хранится в ЦГАЛИ, ф. 1884, on. 1, № 72. Вопрос о происхождении "Светочей" остается спорным до настоящего времени. С. А. Рейсер в последних работах рассматривает "Светочи" как фальшивку, сфабрикованную не ранее 1917 г., Л. А. Розанова — как подражательное произведение, возникшее в среде иваново-вознесенскнх почитателей Некрасова (см. указ. выше работы, а также: РЛ, 1981, № 1, с. 251).
Встретили старого вдруг… — Последнее слово в архаическом значении "все вместе".
Горсточку русских сослали В страшную глушь, за раскол. — В 1733 г. Анна Иоанновна, а потом в 1767 г. Екатерина II сослали на сибирскую речку Тарбагатай раскольников из Дорогобужа и Гомеля с разрешением выбрать место в лесу по течению Тарбагатая и поселиться деревней (см.: Розен А. Е. Записки декабриста, с. 248). Ныне Тарбагатай — село Улан-Удинского района Бурятской АССР. Перечень текстуальных совпадений в "тарбагатайских" главках "Дедушки" с соответствующими местами у Розена и С. В. Максимова см.: ПССт 1967, т. II, с. 655; РЛ, 1982, № 2, с. 137.
Волю да землю им дали… — Намек на лозунг тайного революционного общества первой половины 1860-х гг. "Земля и воля", к которому близко стояли Чернышевский, Герцен и Огарев. Возможно, здесь скрытая полемика с автором книги "Земля и воля" (см. выше, с. 566), который утверждал, что, получив после реформы землю и волю, но лишившись господской опеки, крестьяне оказались в еще более тяжелом положении, чем до реформы.
Пел он о славном походе И о великой борьбе… — Т. е. об Отечественной войне 1812 г., в которой участвовал С. Г. Волконский, и о восстании декабристов.
О Трубецкой и Волконской… — Е. И. Трубецкая (урожд. Лаваль, 1801–1854) и М. Н. Волконская (урожд. Раевская, 1805–1863) последовали за сосланными мужьями в Сибирь. Некрасов посвятил им поэму "Русские женщины".