Бледнеет снег, как чистое лицо, жестокой стужей добела умыто. И мы с тобой выходим на крыльцо, плывущее, как утлое корыто, в морозном море. Бедами изрыта, вздыхает на ухабах, не избыта еще дорога. Год сковал нас, что кольцо. Печалимся. Но пусть всё будет шито-крыто. К нам грусть посваталась. А мы-то, мы-то! – Бледней, чем снег, твое лицо. То был один из светлых февралей, когда в дугу нас гнут последние морозы, когда последний снег падет лица белей, когда еще молчат задумчиво угрозы. Но я, печальный дуралей, не мог усвоить сей прозрачной прозы. И вновь бледнеет снег, как тихое лицо, жестокой стужей до смерти умыто. Нас обручило черное кольцо, на гробовое вышли мы крыльцо и дрогнем и стоим. И сколько пережито! И как же я любил твое лицо!
