В XIX веке басня "Конь и Всадник" истолковывалась как направленная против всякой борьбы за свободу, как произведение монархически-охранительного характера. Однако обратимся к ней самой. В рассказе басни излагается история, как всадник так успешно воспитал своего коня, что тот стал слушаться только хозяина. Тогда всадник решил, что узды такому коню не нужно, и снял ее. Почувствовав свободу, конь скинул хозяина и помчался куда глаза глядят, упал в овраг и разбился насмерть. А в морали вывод- ничем не ограниченная свобода гибельна. Задумавшись над этой историей, читатель решит, что вывод правилен, дисциплина нужна, школьное воспитание и обязательное посещение уроков, например, и есть в какой-то мере ограничение свободы и оно необходимо. Но в то же время он найдет поведение всадника просто позорным. Кто же так воспитывает животных! Обращение с лошадьми, конечно, доступно у нас не каждому, а вот собак держат многие, а если и не держат, то знают, как с ними обращаются их "более счастливые" сверстники.
Заботливый владелец собаки осудит все "воспитание" коня всадником, осудит и последний воспитательный эксперимент в опасной для животного обстановке, невдалеке от смертельно опасного "оврага". Но, вдумавшись в содержание басни, юный, да и не только юный читатель обратит внимание на то, что осуждается свобода для народа. Об этом прямо говорится в "морали" басни. И ему может показаться сначала, что осуждение какой бы то ни было свободы в те времена величайшего угнетения парода, в эпоху крепостного права" - реакционный поступок писателя.
Чтобы в этом разобраться, надо, прежде всего, тщательно присмотреться к самой басне.
С первых же слов, внимательно вчитываясь в них, читатель поражен тем, с какой удивительной точностью высказана мысль автора, как единственно возможными словами и оттенками значений слов выражено содержание произведения. Именно в этой форме, которая как бы сама собой, так просто применялась автором, возможна передача тех оттенков содержания, без понимания которых будет непонятно то, что хочет внушить читателю писатель.
"Какой-то Всадник..." начинается басня. "Всадник" - с заглавной буквы. Но это не потому, что Крылов проявляет к нему уважение, а просто в своих баснях Крылов так обозначал любые персонажи, заменяя подчас этими наименованиями собственные имена. В начале басни звучит не уважение, а, наоборот, пренебрежение: "какой-то...". Нет необходимости обозначать, какой, - предмет того не заслуживает. "...Так Коня себе нашколил". Вот видите, о Всаднике речь в связи с рассказом о Коне. Между прочим, в заглавии ело-во "Конь" - на первом месте. Он - основной, так сказать, ведущий персонаж басни. И как замечательно сказано "нашколил". Когда мы говорили о "воспитании" Коня, как это неуклюже выглядело... Именно "нашкодил"! С одной стороны, это - "выдрессировал", но в то же время в слове "нашколил" звучит намек на школу, школьное обучение, которое производится в интересах того, кого "нашколивают". В слове, примененном Крыловым, звучат одновременно и указание на угнетение, и намек на необходимость соблюдения интересов воспитуемого. Но Всадник "нашколил" Коня "себе"! Он "делал из него все, что изволил". Вопрос, звучащий в слове "нашколил", тут же и разрешен: об интересах, пользе для Коня нет и речи: он в полном подчинении, полном угнетении, причем как незаметно, но указано на соблюдение деликатности только в отношении Всадника - он делал с Конем не то, что хотел, не то, что приходилось, а то, что "изволил". Итак, Всадник делал из Коня, "что изволил".
Не шевеля почти и поводов;
Конь слушался его лишь слов.
"Таких коней и взнуздывать напрасно",
Хозяин некогда сказал...
Появилось уточнение слова "Всадник". Но оно не придает ничего образу Всадника самому но себе. Он снова назван в связи с Конем. Он его хозяин. Кстати, для раскрытия аллегории это наименование не так уж безразлично. Кого во времена крепостнических отношений можно было, имея в виду эксплуатируемых и эксплуататоров, называть "хозяевами"? Да, прежде всего, владельцев крепостных душ, дворян-помещиков. Слово "хозяин" является ключом к аллегории. Как читатель узнает, кого имел в виду великий баснописец, каких лиц пли какие группы людей под внешними персонажами своих иносказаний? Иногда баснописец прямо объясняет или каким-либо намеком дает понять, кого имел и виду, а не то читателю предоставляется судить об этом, учитывая ставшие привычными для всех баснописцев подразумевания. Так вот в данном случае перед нами явный намек. В словах "хозяина" полного объяснения цели его поступка, которое, как читатель знает, последует, нет. Но, впрочем, она достаточно ясна: он не думает об избавлении Коня от удил, жестоко рвущих ему губы. Нет, он думает лишь о себе; он доволен тем, что может почти не шевелить поводами, хочет еще облегчить „себе управление и не затруднять себя взнуздыванием Коня, да не только взнуздыванием, а и держанием узды в руках.
Но он ошибся, он не знает своего Коня, он не потрудился даже понять его. Только на миг почувствовав свободу от Всадника, Конь кинулся прочь от него. Кинулся "со всех ног", только бы избавиться от "хозяина". Не слушая слов всадниковых боле, Он мчит его во весь опор Чрез все широко поле. Став свободным, Конь показал себя. Читатель так и видит его гордо мчащимся с развевающейся гривой. Это не безликий Всадник с убогими мыслями эксплуататора, а сильное, свободолюбивое существо, для которого свобода выше всего. Читатель помнит - в оде "Вольность" Радищев писал "О вольность, вольность - дар бесценный!" Она бесценна для Коня. Он не слышит Всадника, он мчится, как бурный вихрь, он не видит ни "света, ни дорог" - перед ним вдруг открылась величайшая ценность для всего живущего - свобода! А что же Всадник? -
Напрасно на него несчастный Всадник мой
Дрожащею рукой Узду накинуть покушался.
Вот появился и автор, точнее, обозначилось его отношение к Всаднику. Он свысока как бы похлопывает Всадника по плечу, говоря: "несчастный мой". Тот жалок в своем ничтожестве. Да, к тому, же он и трусо ват: руки у него дрожат, когда он снова старается со вершить предосудительный поступок. Он "покушался" снова подчинить себе Коня. Чаще всего слово "покушение" употребляется как обозначение попытки совершить какое-то предосудительное действие. Иногда это слово употребляется и в другом смысле, но и тогда его вначале указанное значение несколько ощущается. Вот этим-то двойным смыслом и пользуется Крылов. Как же ответил на "покушение" на его свободу Конь?
...боле лишь серчал и рвался
И сбросил наконец с себя его долой.
Что случилось с Всадником, сброшенным на всем скаку на землю, Крылова не интересует, в центре внимания все время Конь: его угнетение и степень этого угнетения, его отношение к свободе, его сильный, прямой характер, его сопротивление покушению на его свободу. Впрочем, сам Всадник в конце рассказа говорит, что Конь его "сшиб". Видимо, без повреждений и для него дело не обошлось, но автора это не волнует. Крылову такая неуклюжесть, неточность, как мы видели на всех примерах, несвойственна. Любые оттенки мысли он выражал оттенками значений слов и их сочетаний, а тут, да еще в подведении итогов, в прямом разъяснении сложного рассказа, именно в разъяснении, вдруг - такое' сочетание слов, которое приводит читателя в недоумение своим содержанием, в недовольство своей неуклюжестью! В самом деле, чего гибельнее свобода без разумной меры? На протяжении всего рассказа противопоставлялись изображения свободы и неволи, свободы - интересам "хозяина" - поработителя. Значит, свобода без разумной меры не менее гибельна, чем неволя, состояние рабства. Такой вывод согласуется со всем предыдущим, почти полувековым творчеством Крылова, как это мы видели во всем предшествующем изложении.
