НОВИНКА : ТЕПЕРЬ И АУДИО СТИХИ !!! всего : 1726Яндекс цитирования

НЕМЕРЕЧА - стихотворение Андреев Д. Л.

НЕМЕРЕЧА

Поэма

Посвящается Филиппу Александровичу
и Елизавете Михайловне Добровым,
моим приемным отцу и матери

Глава первая
Я — прохладные воды, текущие ночью,
Я — пот людской, льющийся днем.
Гарвей

1
Едва умолкли гром и ливни мая,
На вечный праздник стал июнь похож:
Он пел, он цвел, лелея, колыхая
И душный тмин, и чаши мальв, и рожь.
Луг загудел, как неумолчный улей.
От ласточек звенела синева...
Земля иссохла. И в созвездье Льва
Вступило солнце. Жгучий жар июля
Затрепетал, колеблясь и дрожа,
И синий воздух мрел и плыл над рожью;
Двоилось все его бесшумной дрожью:
И каждый лист, и каждая межа.
Он звал — забыть в мечтательной истоме,
В лесной свободе страннических дней,
И трезвый труд, и будни в старом доме,
И мудрость книг, и разговор друзей.

2
Передо мной простерлась даль чужая.
Бор расстилал пушистые ковры.
Лаская дух, а тело окружая
Стоячим морем пламенной жары.
Я зной люблю. Люблю — не оттого ли,
Что в духоте передгрозовых дней
Земное сердце кажется слышней
В груди холмов, недвижных рощ и поля?
Иль оттого, что в памяти не стих
Горячий ветр из дали многохрамной,
Что гнал волну Нербадды, Ганга, Джамны
Пред таборами праотцев моих?
Благословил могучий дух скитанья
Их кочевые, рваные шатры,
И дорог мне, как луч воспоминанья,
И южный ветр, и древний хмель жары.

3
Я вышел в путь — как дрозд поет: без цели,
Лишь от избытка радости и сил,
И реки вброд, и золотые мели,
И заросли болот переходил.
И, как сестра, мой путь сопровождала
Река Неруса — юркое дитя:
Сквозь заросли играя и светя,
Она то искрилась, то пропадала.
Деревни кончились. Но ввечеру
Мне мох бывал гостеприимным ложем.
Ни дровосек, ни рыболов захожий
Не подходил к безвестному костру,
И только звезды, пестуя покой мой,
По вечерам еще следить могли,
Как вспыхивает он над дикой поймой —
Все дальше, дальше — в глубь лесной земли.

4
Посвистывая, легким шагом спорым,
Босой я шел по узкой стежке... Вдруг
Замедлил шаг: вдали, за тихим бором
Мелькнуло странное: ни луч, ни звук
Его движений не сопровождали.
Казалось, туча, белая как мел,
Ползет сюда сквозь заросли... Не смел
Бор шелохнуться. Тихо, по спирали
Вздувался к небу белоснежный клуб
Султаном мощным. Голубая хмара
Сковала все, и горький вкус пожара
Я ощутил у пересохших губ.
Идти обратно? Безопасным, долгим
Окружным шляхом? тратить лишний день?
Нет! целиной! по сучьям, иглам колким:
Так интересней: в глушь, без деревень.

5
Я к Чухраям, быть может, выйду к ночи.
Из Чухраев — рукой подать на Рум...
Сквозь лес — трудней, но трудный путь короче.
Однако, зной!.. Нерасчленимый шум
Стоит в ушах. Ни ручейка, ни лужи:
Все высохло. Не сякнет только пот.
Со всех сторон — к ресницам, к шее, в рот
Льнет мошкара. Настойчивее, туже
Смыкает чаща цепкое кольцо.
То — не леса: то — океан, стихия...
Тайга ли? джунгли?.. Имена какие
Определят их грозное лицо?
Не в книгах, нет — в живой народной речи
Есть слово: звук — бесформен, шелестящ,
Но он правдив. То слово — немереча,
Прозвание непроходимых чащ.

6
Здесь нет земли. Пласты лесного праха
На целый метр. Коряжник, бурелом;
Исчерчен воздух, точно злая пряха
Суровой нитью вкось, насквозь, кругом
Его прошила — цепкой сетью прутьев,
Сучков, ветвей, скрепив их, как бичом;
Черномалинниками и плющом.
Как пробиваться? То плечом, то грудью
Кустарник рвать; то прыгать со ствола
На мертвый ствол сквозь стебли копор-чая;
Ползти ползком, чудных жуков встречая,
Под сводами, где липкая смола;
Срываться вниз, в колдобы, в ямы с гнилью,
В сыпучую древесную труху,
И, наконец, все уступив бессилью,
Упасть на пень в зеленоватом мху.

7
В блужданиях сквозь заросли оврагов,
В борьбе за путь из дебрей хищных прочь,
Есть дикий яд: он нас пьянит, как брага,
И горячит, как чувственная ночь.
Когда нас жгут шипов враждебных стрелы
И хлещет чаща в грудь, в лицо, в глаза,
Навстречу ей, как темная гроза,
Стремится страсть и злая жадность тела.
Оно в стихиях мощных узнает
Прародины забытое касанье:
Мы — только нить в широкошумной ткани
Стволов и листьев, топей и болот.
Мы все одной бездонной жизнью живы,
Лес — наша плоть, наш род, наш кров, наш корм,
Он — страсть и смерть, как многорукий Шива,
Творец-палач тысячецветных форм.

8
День протекал. Уже почти в притине
Пылал источник блеска и жары,
Чуть поиграв порой на паутине.
На стебельках, на ссадинах коры.
Он был угрюм, как солнце преисподней,
Светило смерти, яростный Нергал,
Кому народ когда-то воздвигал
Дым гекатомб, смиряя гнев Господний.
К Нерусе милой, не спеша текущей
По тайникам, в таких веселых кущах,
В прекрасных лилиях и тростнике!
Воды! воды!.. — Беспомощный и сирый,
В тот грозный день я понял, что она
Воистину живою кровью мира
С начала дней Творцом наречена;

9
Что в ней — вся жизнь, целенье ран и счастье,
В ней — Бог мирам, томящимся в огне,
И совершать, быть может, нам причастье
Водою — чище и святей вдвойне.
...Вдруг — луговина, тем же лесом пышным
Бесстрастно окаймленная. Но вон,
Там, на опушке, как мираж, как сон,
Желанный сон — конек далекой крыши.
Скользя по кочкам, падая в траву,
Я, не оглядываясь, брел к порогу.
Там есть вода, там быть должна дорога!
Я не хотел понять, что наяву
Насмешкой тусклой мне судьба грозила.
Я подошел вплотную. — Тишина...
Разрушен дом. Урочье — как могила,
Колодца нет. Дороги нет. Сосна

10
На отшибе от страшной немеречи
Да старый дуб над кровлей. Я вошел.
Осколки, сор... кирпич от русской печи,
Разъехавшийся, шерховатый пол.
И дальний запах тишины и смерти,
Дух горечи я уловил вокруг:
Ко мне, сюда, как змеи, через луг
Он полз, он полз, виясь по бурой шерсти.
И в этот миг, из окон конуры
Оборотясь, Бог весть зачем, на запад,
Я понял вдруг: и тишина, и запах —
От движущейся над землей горы.
То дым стоял, уже скрывая небо,
Уже крадясь по следу моему,
И сам весь белый, как вершины снега,
Бросал на бор коричневую тьму.

11
Огонь пьянит среди ночного мрака,
Но страшен он под небом голубым,
Когда к листве, блестящей как от лака,
Покачиваясь подползает дым.
И языки, лукаво и спокойно,
Чуть видимые в ярком свете дня,
По мху и травам быстро семеня,
Вползают вверх, как плющ, по соснам стройным.
Уйти, бежать, бороться можем мы —
Мы, дети битв и дерзкого кочевья,
Но как покорно ждут огня деревья,
Чтоб углем стать в пластах подземной тьмы!
Как робко сохнет каждый лист на древе,
Не жалуясь, не плача, не моля...
...День истекал в огне и львином гневе,
Как Страшный Суд весь мир испепеля.

Глава вторая :
Жизненная мощь растений, окружав-
ших меня, была единственной силой,
господствовавшей над моим медленно
угасавшим сознанием.
Вольдемар Бонзельс

1
Пресыщенный убийством и разбоем,
Боль мириад существ живых вобрав,
День удалялся с полчищами зноя,
Как властелин: надменен, горд и прав.
Уже Арктур, ночной тоски предтеча,
Сквозь листья глянул в дикую тюрьму;
Уж прикасалась к духу моему
Глухая ночь в дрожащей немерече.
Она росла, неясные шатры
Густых кустов туманом окружала;
Порой вонзались в тишину, как жало,
Неуловимым звоном комары.
Я различил лужайку: вся в оправе
Орешника, она была тесна.
Узка, душна, но выжженные травы
Могли служить для отдыха и сна.

2
И чуть роса в желанном изобилье
Смягчила персть и колкую траву,
Я опустился на нее в бессилье.
Не зная сам: во сне иль наяву.
Квартира... вечер... лампа — не моя ли?
Мой дом! мой кров! мой щит от бурь и бед!.
Родные голоса, в столовой — свет,
Узоры нот и черный лак рояля.
— Река ли то поет — иль водоем —
Прохладно, й покойно, и безбурно,
Прозрачными арпеджио ноктюрна
В томительном забвении моем?
И будто изгибаются долины,
Играющих излучин бирюза...
...Над клавишами вижу я седины,
Сощуренные добрые глаза.

3
Играет он — играет он — и звуки
Струящиеся, легкие, как свет,
Рождают его старческие руки,
Знакомые мне с отроческих лет.
Впитав неизъяснимое наследство,
Среди его мечтательной семьи
Играло мое радостное детство,
Дни юности прекрасные мои.
Когда в изнеможенье и печали
Склонился я к нехоженой траве,
Быть может, заиграл он на рояле
В далекой и сияющей Москве.
Надеждою таинственною полны
Аккорды озаренные его:
Они, как орошающие волны,
Касаются до сердца моего.

4
И грезится блаженная Неруса:
Прохладная, текучая вода,
Качающихся водорослей бусы,
Как сад из зеленеющего льда..
Зачем же мое огненное тело
Придавлено, как панцирем, к земле?..
— Ночь. Я вскочил. В угрюмо-мутной мгле
Стена стволов и бузины чернела.
Какая тишь!.. Там, в глубине лесной,
Дрожа, угас крик отдаленной выпи...
Безвольны мышцы, будто силу выпил,
Рождая пот за потом, жар дневной.
Иль это — голод, — третий день без пищи?
Иль это — жажда, пламень, как в аду?
Что, если здесь, на выжженном кладбище
Глотка воды я завтра не найду?

5
Но нет, не то... Здесь кто-то есть! Я чую,
Вот здесь, вверху, невидимо, вблизи —
Он караулит. По лесам кочуя,
Он гнал меня: в песке, во мху, в грязи.
И не один! Бесплотной, хищной стаей
Они обступят мой последний час,
Слепую душу в топь и глушь влача,
И станет мрак болотный — как плита ей. —
Утробный страх меня оледенил.
В нем был и ужас сумрачных поверий.
Когда на миг мы открываем двери
В двуликий край потусторонних сил,
И низкий страх, который знают совы,
Олень, тигр, заяц, человек, — когда
Мы все отдать за жизнь свою готовы
Без размышления и без стыда.

6
И в эту полночь, сам себя калеча,
Как бесноватый, слеп, оборван, глух,
Про все забыв, я вторгся в немеречу.
Гортань в огне, рот нестерпимо сух —
Воды! воды!.. Все тело от ударов
Ветвей болит, зуд кожи остр и жгуч...
Струит в листву багрово-желтый луч
Луна, оранжевая от пожаров.
Я впитывал губами, как питье,
С шершавых листьев капли влаги чахлой
Роса, как яд, прогорклой гарью пахла
И кожу нёба жгла, как острие.
А там, в высотах, пурпуром играя,
Уже заря гремела, как труба,
И день меня ударил, настигая,
Как злой хозяин — беглого раба.

7
Вдруг, через страх затравленного зверя,
Мелькнул мне к жизни узенький мосток.
А я стоял. Я сам себе не верил.
Я видел стог. Да: настоящий стог!
Округлый, желтый, конусоподобный,
Как в Африке тукули дикарей...
Здесь кто-то был! Быть может, косарей
Заросший след найду я!.. Полдень злобный
Хлестнул бичом усталые глаза,
Когда я вышел на поляну. Слева —
Все тот же лес, направо — суходрева
Остаток мертвый, впереди — лоза.
Во все углы, шатаясь, как в тумане,
Бросался я: в бор, в суходрев, в лозу...
Нет острова в зеленом океане!
Молчанье в небе — мертвый сон внизу.

8
Часы текли. Безвольно ветки висли,
Как руки обессилевших в бою.
Лицом к земле, не двигаясь, не мысля,
Лежал я на поляне. Кровь мою
Жара, казалось, гонит в землю, в землю,
В сухую глину, в жаждущий песок...
Сквозь целый мир, сквозь всю природу, ток
Единый шел, меня в свой круг приемля.
Мне чудилось: к корням подземным вспять,
Уже текут моя душа и сила,
Чтобы затем, под яростным светилом,
Смолой и соком юным заблистать.
А я лежал.. От моего дыханья
Чуть колебались стебли жухлых трав,
В своем бесцельном, праздном колыханье
Уже частицу сил моих вобрав.

9
Иль, может быть, не стебли, не растенья?
Мне мир другой мерцал сквозь маски их:
Без четких форм, теней иль средостенья
Меж ним и нами — слоем всех живых.
Там кто-то ждал мой образ, как добычу,
Как сотни жертв болот и немереч:
Смеясь чуть-чуть, он был готов стеречь
И ждать конца, пока я Бога кличу.
И в душу — узенькая, как клинок,
Проникла жалость к собственному телу:
Взгляд перешел от рук, привыкших к делу,
На грубо-серые подошвы ног.
Как жестко их земля зацеловала:
Прах сотен верст их жег и холодил. .
Что ж: этот прах мне станет покрывалом,
Безвестнейшей из всех земных могил.

10
Когда же взор, слепимый страшным светом,
Я поднимал на миг в высоты дня —
Искр миллионы в воздухе нагретом
Роились там, танцуя и звеня.
А в глубине, за пляской их бессменной,
И мукой, и восторгом искажен,
Чуть трепетал, двоясь, как полусон,
Как дни и ночи — страстный лик вселенной.
Мучительная двойственность была
Влита, как в чашу, в это созерцанье.
Порой галактик дальнее мерцанье
Внушает нам покорность ту... Но жгла
На дне ее щемящая обида
За жизнь, мне данную Бог весть зачем:
Мир громоздится тяжкой пирамидой,
А Зодчий был бесстрастен, глух и нем.

11
В последний раз я встал, когда к закату
Склонялся день. Мне виделось: вон там,
Вдали в углу, трава чуть-чуть примята.
Быть может — след?.. По скрюченным кустам
Прошел я вглубь. Безрадостным величьем
Глазам открылось море камыша.
Без волн, без зыби, молча, не шурша,
Оно стояло... Тусклое безличье
Отождествляло стебель со стеблем.
Что там: болото? заводи Нерусы?..
Томительно я вглядывался в грустный,
Однообразно-блеклый окоем.
По тростникам из-под древесной сени
На солнцепек спустился... Шаг один —
И стало чудом властное спасенье
Из тихо карауливших трясин.

12
Судьба, судьба, чья власть тобою правит
И почему хранимого тобой
Нож не убьет, отрава не отравит
И пощадит неравноправный бой?
Как много раз Охране покориться
Я не хотел, но ты права везде:
Дитя не тонет в ледяной воде
И ночью рвется шнур самоубийцы.
Куда ж ведешь? к какому божеству?
И где готовишь смертное томленье?
Быть может, здесь, в Лесу Упокоенья,
Опустишь тело в тихую траву?..
Сил не было. В глазах круги... Как рогом
Гудела кровь, рвалась и билась вон...
В бреду, зигзагом я дополз до стога,
И все укрыл свинцовый, мертвый сон.

Глава третья
Ich fuhle des Todes
Verjuiigende Flut,
Zu Balsam und Apher
Verwandelt mein Blut.
Nowalis1

1
Я поднял взгляд. Что это: крылья? знамя?.
Чуть осыпая цвет свой на лету,
Сиял и плыл высоко над глазами
Сад облаков — весь в розовом цвету.
Нездешняя, светящаяся влага
Баюкала и омывала их,
И брезжили селения святых
У розового их архипелага.
Я видел невозможную страну:
Ее и нет, и не было на свете,
В ее врата проходят только дети,
В прекрасный вечер отходя ко сну.
В моря неизреченного сиянья
Душа вливалась тихою рекой...
Прости мое греховное метанье,
В бездонном океане упокой.

2
И стало все прекрасно и священно:
Созвездья, люди, мудрый сон камней...
Я вспоминал спокойно и смиренно
Борьбу и страх моих последних дней.
Как было странно... Господи, впервые
Со стороны я созерцал себя:
Срываясь с пней, кустарник теребя,
Я лез и полз сквозь дебри вековые.
Куда? зачем?.. Не я ли сам мечтал
На склоне лет уйти к лесам угрюмым,
Чтоб древний бор с его органным шумом
Моим скитом и школой веры стал?
И в смертный день, ни с другом, ни с женою
Минуту строгую не разделив,
Склониться в прах на сумрачную хвою
Иль под шатер смиренномудрых ив.

3
Я жизнь любил — в приволье и в печалях,
И голос женщин, и глаза друзей,
Но широта в заупокойных далях
Еще безбрежней, выше и полней.
Один лишь труд, любимый, светлый, строгий
Завет стиха, порученного мне,
Приковывал к горячей целине,
Как пахаря у огненной дороги.
Но если труд был чист — откуда ж страх?
Зачем боязнь пространств иного мира?
Еще звучней оправданная лира
Вольет свой голос в хор на небесах.
А если нет, а если мрак и стужу
Я заслужил — Отец наш милосерд:
Смерть не страшна, я с детства с нею дружен
И понял смысл ее бесплотных черт.

4
Да, с детских лет: с младенческого горя
У берегов балтийских бледных вод
Я понял смерть, как дальний зов за море,
Как белый-белый, дальний пароход.
Там, за морями — солнце, херувимы,
И я, отчалив, встречу мать в раю,
И бабушку любимую мою,
И Добрую Волшебницу над ними.
Я возмужал. Но часто, как весна
Грядущая, томила мысль о смерти;
За гулом дней, за пеной водоверти
Страна любви была порой видна,
Где за чертой утрат и бездорожья
В долины рая проходила Ты —
Царица ангелов, Премудрость Божья,
Волшебница младенческой мечты.

5
Жизнь милая! за все твои скитанья,
За все блуждания благодарю!
За грозы, ливни, за песков касанье
На отмелях, подобных янтарю;
За игры детства; за святое горе
Души, влюбленной в королеву льдов;
За терпкий яд полночных городов,
За эту юность, темную как море.
Благодарю за гордые часы —
Полет стиха средь ночи вдохновенной
В рассветный час мерцающей вселенной
По небесам, горящим от росы;
За яд всех мук; за правду всех усилий;
За горечь первых, благодатных ран;
За книги дивные, чьи строки лили
Благоухание времен и стран;

6
Благодарю за мрак ночей влюбленных,
За треск цикад и соловьиный гром,
За взод луны, так много раз склоненный,
С такой любовью, над моим костром;
За то, что ласковей, чем сумрак бора
Живое солнце — луч духовных сил
Отец Небесный в сердце низводил
Сквозь волны ладана во мгле собора.
Благодарю за родину мою,
За нищий путь по шумным весям века,
За строгий долг, за гордость человека,
За смерть вот здесь, в нехоженом краю...
Еще — за спутников, за братьев милых,
С кем общим духом верили в зарю,
За всех друзей — за тех, что спят в могилах
И что живут еще — благодарю.

7
Я отхожу в безвестный путь мой дальний,
Но даль светла, — ясна вся жизнь моя...
В последний раз для радости прощальной
Являются далекие друзья.
Любимейших, легендой голубою
Пятнадцать лет сопутствовавших мне —
Я вижу их: в домашней тишине,
В уютной комнате — предвечно-двое.
Иные спят. Иные, взор скрестя
С моей судьбою, бодрствуют в тревоге,
Сережа М. проходит по дороге
К себе домой, о Моцарте грустя;
Два — под дождем алтайской непогоды,
И девушке в глаза глядт другой...
Расчесывает косы цвета меда
Та, что была мне самой дорогой.

8
Ресницы опускаются. Туманно
Яснеет запредельная страна,
Лазурная, как воды океана,
И тихая, как полная луна.
Приветь меня, желанное светило!
Во царствии блаженных упокой...
Я вздрогнул: вопль — растерзанный, живой,
Вдруг зазвучал с неотразимой силой.
Откуда, чей?.. В душевной глубине
Зачем он встал, мой смертный час наруша?
Он проходил, как судорга, сквозь душу,
Он креп и рос — внутри, вокруг, во мне.
Вторая мать, что путь мой укрывала
От бед, забот, любовью крепче стен,
Что каждый день и час свой отдавала,
Не спрашивая н и ч е г о взамен.

9
Седые пряди — вопль все глубже, шире,
Черты как мел, лицо искажено, —
Да, ей одной из всех живущих в мире
Перенести уход мой не дано.
Я цепенел, я плыл в оцепененье,
Но лик не таял, крик не умолкал, —
Ему навстречу властно возникал
Нежданный образ, четкий, как виденье.
Моей поляны угол темный, куст,
За ним — трава, стволы, песок горячий...
Я ж днем глядел: там лес все так же мрачен
И от следов живых созданий пуст.
Но все яснел непобедимый образ,
Отпрянул бред, как рвущаяся ткань,
И чей-то голос, требующий, добрый,
Вдруг молвил твердо: — «Что ты медлишь? Встань!»

10
Удар сотряс сознание и тело.
Я поднял взгляд: прохладный, как вода,
Спешил рассвет — чуть лиловатый, белый,
Для милосердья, а не для суда.
Неужто выход?., но — куда?.. И разве
Могу я встать, искать, бороться вновь?
Мозг — как свинец, в ушах грохочет кровь,
Губ не разжать, весь рот подобен язве.
Бреду, шатаясь. Под листвой темно,
Но вон трава чуть-чуть примята шагом:
Косцов и баб веселая ватага
Когда-то здесь прошла давным-давно...
В последний раз на рубеже свободы
Я оглянулся на мой стог, лозу,
Я поднял взгляд на лиственные своды,
На рассветающую бирюзу.

11
Вставало солнце в славе самодержца.
Пора обратно, к людям, в жизнь — пора!
Но как бывает непонятно сердце,
Противочувствий темная игра.
Зачем мне ты, навязчивое чудо?
Я принял смерть; раздор страстей умолк;
Зачем же вновь брать этот горький долг —
Бороться, жить, стремиться в мир отсюда?
Зачем вот здесь, у тихого ствола,
В лесу Предвечного Упокоенья,
Огонь желанья и страстей горенье
Вода бессмертия не залила?
Я побеждал; я отходил покорно,
Ведь смерть права, бушуя и губя:
Она есть долг несовершенной формы,
Не превратившей в Божий луч себя.

12
Но в небесах, в божественном эфире,
Высокой радости не знать тому,
Кто любящих оставил в дольнем мире,
Одних, одних, на горе, плач и тьму.
Не заглушит надгробного рыданья,
Скорбь материнскую не утолит
Ни смена лет, ни пенье панихид,
Ни слово мудрости и состраданья.
Тогда захочешь свой небесный дом
Отдать за то, что звал когда-то пленом:
Опять, опять припасть к ее коленам,
Закрыв глаза, как в детстве золотом.
Но грань миров бесчувственно и глухо
Разделит вас, как неприступный вал,
Чтоб на путях заупокойных духа
Чуть слышный плач тебя сопровождал.

13
Нет! Права нет на радость мирной смерти!
Влачись назад, себялюбивый червь!
В рай захотел? Нет: вот по этой персти
Попресмыкайся. Дни твои, как вервь
Виясь, насквозь пронижут немеречу!
Вон и тропам. И вдруг, среди толпы —
Уверенной мальчишеской стопы
Недавний след мне бросился навстречу.
Отпечатлелись, весело смеясь,
Пять пальчиков на сыроватой глине...
И с новой силой здесь, в лесной пустыне,
Я понял связь, — да: мировую связь, —
Связь с человечеством, с его бореньем,
С его тропой сквозь немеречу бед...
И я ступил с улыбкой, с наслажденьем
На этот свежий, мягковатый след.

14
Назад! назад! В широкошумном мире
Любить, страдать — в труде, в бою, в плену,
Без страха звать и принимать все шире
Любую боль, любую глубину!
Вторая жизнь, дарованная чудом
И добровольно принятая мной.
Есть ноша дивная, есть крест двойной.
Есть горный спуск к золотоносным рудам.
Там, за спиной, в лесу ярятся те,
Кто смерть мою так кликали, так ждали:
Трясин и чащи злые стихиали
В их вероломной, хищной слепоте.
Кем, для чего спасен из немеречи
Я в это утро — знаю только я,
И не доверю ни стихам, ни речи
Прозваний ваших, чудные друзья.

15
Неруса милая! Став на колени,
Струю, как влагу причащенья, пью:
Дай отдохнуть в благоуханной сени,
Поцеловать песок в родном краю!
Куда ж теперь, судьба моя благая?
В пожар ли мира, к битве роковой?
Иль в бранный час бездейственный покой
Дашь мне избрать, стыдом изнемогая?
Иль сквозь бураны европейских смут
Укажешь путь безумья, жажды, веры,
В Небесный Кремль, к отрогам С а л ь в а т э р р ы ,
Где ангелы "гюкров над миром ткут?
Пора, пора понять твой вещий голос:
Все громче он, все явственней тропа,
Зной жжет, и сердце тяжело, как колос,
Склонившийся у твоего серпа.

1Омытый смертью,
Молод я вновь,
Эфир в моих жилах —
Целебная кровь.
Новалис

автор: Андреев Д. Л. ,написано: 1937-1950, рейтинг: 0 |
вид произведения: поэма
анализ, сочинение или реферат: 0
мeтки:
аудио стихотворение: 0

слушать, скачать аудио стихотворение
НЕМЕРЕЧА Андреев Д. Л.
к общему сожалению, пока аудио нет

анализ, сочинение или реферат о стихотворении
НЕМЕРЕЧА:

Но... Если вы не нашли нужного сочинения или анализа и Вам пришлось таки написать его самому, так не будьте жмотами! Опубликуйте его здесь, а если лень регистрироваться, так пришлите Ваш анализ или сочинение на allpoetry@mail.ru и это облегчит жизнь будущим поколениям, к тому же Вы реально ощутите себя выполнившим долг перед школой. Мы опубликуем его с указанием Ваших ФИО и школы, где Вы учитесь. Поделись знанием с миром!


Андреев Д. Л. стихи:

Андреев Д. Л. все стихи